На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Время узнать правду!

7 482 подписчика

Свежие комментарии

  • Владимир Витковский
    ... лучший выход для бандеровского м- удобрение земель НОВОРОССИИ и МАЛОРОССИИ! Хоть какая-то польза от подобного дер...«Пал смертью храб...
  • Валентин Щербаков
    Сначала надо сделать, а потом говорить, а не наоборот.....Ответ за "Северны...
  • Александр Лагуткин
    Ну, с нетерпением ждем, когда какие-нибудь "хуситы" на "польской яхте"  взорвут основные трансатлантические кабели св...Ответ за "Северны...

К этому вашему так называемому

– ...а жизнь, Лёня, не имеет никакого отношения к этому вашему так называемому счастью.

Я резко останавливаюсь и ищу глазами, откуда это донеслось.

Вокруг парк. В глубине парка больница. В больнице лежит моя бабушка. Она не узнаёт меня, но помнит, что я существую. Поэтому иногда она спрашивает, когда вернётся Алёна. "Скоро, бабушка, – успокаиваю, – скоро". Спустя месяц начинаю ловить себя на том, что задаю этот вопрос уже сама себе, в рабочем, так сказать, порядке. Смотрю в зеркало, вижу там кого-то хоть и с неуловимо знакомыми чертами, но глобально – бесповоротно чужого, и спрашиваю его в тревоге: а когда вернётся Алёна?

И в точности как и бабушка подозреваю, что в ответ мне врут.

– Покрути мне ещё мозги напоследок, - язвительно советует в ответ тот, кого назвали Лёней.

Два старика на соседней аллее.

Её я знаю. Она лежит в бабушкиной палате. Из тех женщин, которые, завидев в дверях Смерть, вздёргивают все свои три подбородка и очень убедительно просят: "Голубушка, будьте любезны, наденьте бахилы. Не люблю грязь". Тяжелая, грузная, всегда устремлённая вперёд – ледокол Красин в китайских тапочках.

Муж у неё сухой кузнечик, насмешливый и какой-то очень лёгкий. Не идёт, а парит в десяти сантиметрах над землей, живенько передвигая ногами только для вида, чтобы не смущать окружающих. Ни в больнице, ни на аллее не оставляет за собой следов. Шапочка на нём ядовито-розовая в полоску. Отродясь не видела таких дурацких шапок.

– Было б что крутить! - фыркает старуха. Получается у неё смачно, со вкусом. Хочется предложить ей сена, тёплое стойло и отскочить подальше, чтоб копытом не врезали.

А вот двигается еле-еле. Словно льды стиснули её большое неповоротливое тело и не выпускают, и колют, как тореадоры упавшего быка, пиками айсбергов.

Но она несгибаемая старуха. Медсестер шпыняет, с врачами разговаривает свысока, будто делает им одолжение. Снисходит, в то время как остальные лебезят и заискивают. Больных и всякую родственную шелуху вроде меня начисто игнорирует.


– Всю жизнь через тебя терплю унижения, – театрально горюет старичок.
– Хуже, чем эта шапка, я тебя не унижу! – парирует она. – Лёня! Сними!
– Лида! Иди нахер, – не меняя интонации предлагает он.

И оба вдруг начинают смеяться. Их смех похож на диковатое уханье и скрип. Так могли бы смеяться деревья или, допустим, энты перед решающей битвой с Мордором, когда уже ясно, что большинство поляжет в сражении.

Бабушка сидит на кровати и смотрит в никуда. Она постепенно оплывает, как воск в тепле, глаза по утрам у нее затягиваются корочкой, с каждым днём всё более твёрдой, как будто она больше не хочет смотреть наружу, хочет лишь закрыться от нас, чужих пугающих людей, законопатить щели, окуклиться и замереть. Я бережно протираю ей лицо ватными дисками, дойти до туалета – целая проблема, каждый раз это мучительно тяжкий поход, сорок девять шагов по больничному линолеуму до заветной двери, а обратно почему-то пятьдесят три. Не знаю, отчего обратно дольше.
– Когда вернётся Алёна?
– Скоро, бабушка, скоро.

Шесть старух в моей палате, пропахшей содержимым подгузников, несвежим бельём, затхлыми ртами, лекарствами, раздражением замотанных медсестёр. Я всё чаще чувствую себя седьмой.

Однажды наступает самый отвратительный день. День, когда всё идёт даже хуже, чем обычно. Мы едва не падаем по дороге в туалет, медсёстры орут на меня, бабушка плачет в испуге, я пытаюсь успокоить её и нарываюсь на её ярость. "Где Алёна? Не трогайте меня!"

Я всё-таки дотаскиваю её до палаты. Сто кило против моих пятидесяти: бабушка выигрывает этот бой ещё до сигнала рефери. Я стою, взмокшая, вцепившись в спинку панцирной кровати, тяжело дышу, и перед глазами у меня плавают красивые чёрные круги, густые как масло.

– Сутулишься! - строго замечают сзади. – Держи спину прямо.

Я рефлекторно выпрямляюсь прежде, чем успеваю понять, что произошло. Оборачиваюсь.

Целых три секунды бабушка смотрит на меня прояснившимися глазами и осуждающе качает головой. Это её любимое наставление, она вечно укоряла, что я не слежу за осанкой.

Если можно ошпарить счастьем, то со мной случается ожог девяноста процентов поверхности тела.

Я ещё ничего не знаю о том, что у таких больных бывают просветления, после которых часто наступает ухудшение. Мне понятно лишь одно: бабушка вернулась. Горячая волна толкает изнутри, я натыкаюсь взглядом на выросший в дверях ледокол Красин с зубной щеткой в руке и пытаюсь объяснить ему, что происходит, потому что такую огромную радость невозможно держать в себе.

– Узнала! - горячо говорю я, стараясь не расплакаться. – Она меня узнала! Она поправится?

Старуха бросает взгляд на мою бабушку, привалившуюся к стене и снова глядящую перед собой бессмысленно и кротко. Потом смотрит на меня.

– Обязательно поправится, – очень ласково и с такой абсолютной верой, что меня оставляют последние сомнения, говорит она и кладёт тяжёлую влажную руку мне на плечо. – Все поправятся.

Именно сдержанная ирония больше прочих эмоций соответствовала бы сказанному, но в голосе этой властной жёсткой старухи нет ни тени насмешки. Сила её убеждённости такова, что я верю во всё сразу. Конечно же, все поправятся! Непонятно, как я вообще могла в этом сомневаться.

Я обнимаю сначала её, потом бабушку, потом снова её, я тычусь как щенок, и она терпит, хотя вряд ли ей приятны мои объятия.

Этого заряда мне хватит на целый месяц. Даже несмотря на то, что неделю спустя старуха не выйдет утром в коридор, пропахший жидкой овсянкой.

Полагаю, ей удалось настоять на бахилах. Большой силы убеждения была женщина.

Её муж станет тяжело шаркать ногами по больничному истерзанному линолеуму, мигом спустившись на землю – воздушный шарик, привязанный к корме ледокола "Красин", который затонул.

Но пока все живы, и мы стоим в дверях, а бабушка смотрит в окно, где как будто специально для нас раздернули шторы и стало видно небо, заботливо отретушированное богом: золотое по краям, синее над головой.

кто-то должен все время смотреть на свет
повторяя упрямо что смерти нет
потому что в действительности у тьмы
нет другого оружия только мы
(с, Ася Анистратенко)




(с)eilin_o_connor

Картина дня

наверх