Уход

Инвалид сидел в своём старом, обшарпанном кресле-каталке. Это его способ найти хоть немного денег, чтобы не ложиться спать голодным…

Он не просил милостыни в прямом смысле этого слова — просто сидел с картонной коробкой на коленях и смотрел вниз. Прохожие изредка кидали в коробку монеты — кто-то медяки, кто-то серебро. Изредка опускали купюры, их он сразу вытаскивал и перекладывал в карман. Ему уже давно не стыдно делать это, ему уже просто безразлично… Вот идут молодые люди — он не видит их, потому что не смотрит, но он слышит их смех и громкий разговор.

«Мимо пройдут. Сами небогаты, да и не приучены к состраданию».
Так и получилось — стайка молодёжи прошла мимо. Они просто не обратили на инвалида внимания… Ничего, это нормально. Они так устроены, что не видят никого вокруг себя. Остановилась полная женщина, опустила сумку с покупками, роется в карманах.

«Ну давай, вынь телефон и позвони подружке. Постой рядом и пожалуйся на цены».
Женщина вынула телефон, посмотрела время и убрала обратно. Затем выгребла несколько монет и аккуратно положила в его коробку. Он кивнул головой, молча выразив благодарность. Женшина подняла сумку, пошарила в ней и вынула кулёк с сосисками. Поискала отделённую, вынула и протянула со словами:
- Поешьте. Не знаю, на что вам деньги, но поесть вам точно не помешает.
Он поднял голову и удивлённо посмотрел на неё.

- Спасибо.
И взял сосиску. Женщина убрала кулёк в сумку и, вздохнув, пошла прочь. А он вынул из кармана кусок вчерашней булочки, прихваченный для перекуса и принялся неспешно есть. А вот тут-то уже был момент неловкости — сидеть с коробкой для подаяний он свыкся, а есть у всех на виду… Почему-то было стыдно. Он опустил голову ещё сильнее и сдвинул шапочку ниже бровей. Сосиска пахла просто восхитительно! Даже подсохшая вчерашняя булка с этим чудом пошла за милую душу! Кусая чёрствый, резиновый хлеб, он выдавливал из оболочки самую малость сосиски и откусывал сантиметр-полтора, экономя лакомство, чтобы съесть его не сразу. Засунув в рот последний кусочек хлеба, он откусил розового, восхитительного продукта, оставив на десерт кусочек сантиметра в три — чтоб съесть его последним, без сухой булки.

- Ми-и.
Он чуть повернул голову на звук и увидел кошку. Обычную, не шибко чистую, бездомную кошку.
- Ми-и-и, — как-то слабо, без особой надежды, подала та голос и села, глядя ему в лицо, — ми-и-и…
Он посмотрел на остаток сосиски, втянул в ноздри её восхитительный аромат и выдавил остаток из оболочки. Попрощался с ним и отдал кошке — тоже ведь голодная. Та вскочила на лапы и, не обнюхивая, принялась жадно уплетать этот розовый кусочек спасения… Глядя на животное, мужчина слабо усмехнулся, поправил шапку и сунул пустую оболочку в карман. Где до того лежал хлеб.

Очередной прохожий остановился и вынул портмоне. Они все сейчас ходят с портмоне, никто не носит деньги в кошельке или в кармане. Это не зависит от финансового положения или статуса, это обычная практичность.
- Держи, мужик, — прохожий протянул полтинник, потом подумал, отдёрнул деньги от протянутой руки и вынул сотню, — вот, так лучше. Киске тоже купи чего-нибудь!
- Это не моя, но спасибо вам большое.
- Да ладно, чё.
Прохожий пошёл дальше, а инвалид спрятал редкую для него купюру в карман. Он видел, что у доброго мужчины в портмоне не густо — тысячных-то не видать, когда сидишь, хорошо видно же.

«Вот чудак! Хотя… Может на карточке у него? А с собой так — на маршрутку, да на курево?»
Кошка, проглотившая подачку, подошла и принялась тереться о ноги. Она громко мурчала и возила моськой по ничего не чувствующим, парализованным конечностям инвалида — то о левую потрётся, то о правую… Он наклонился и погладил пальцами её меж ушей.
- Кись-кись-кись… Во как нам с тобой сегодня подфартило — тебе сосисочки перепало, мне — денежек.
Мимо прошли две раскрашенные, воняющие парфюмом девицы. Они брезгливо сморщили носики и обогнули попрошаек подальше. Он проводил взглядом их покачивающиеся задницы и горестно покачал головой.
«Суки. Видели бы вы меня пять лет назад!»
Мужчина вынул старый сотовый и посмотрел время — пора и домой!

***
Асфальт для него кончался на этом перекрёстке. То есть асфальт шёл прямо, а ему надо катить свою коляску направо, сто пятьдесят метров по грязной улице, потом во двор древней завалюхи. Это не его дом, его пустил сюда жить младший брат одноклассника, Колян. Колян вообще парень хороший: он и коляску ему чинил, и дрова на зиму привозил. И продуктами порой балует…

Инвалид подъехал к проёму в заборе, где раньше была калитка и начал осторожно скатываться с улицы в низкий двор. Благополучно преодолев спуск, он с усилием вкатился на дощатый трап, ведущий к двери; нашёл в кармане ключ от навесного замка и, открыв дом, принялся протискивать коляску в неширокий проём. Руку, нывшую почти всю дорогу домой, внезапно скрутило судорогой. Мужчина слабо вскрикнул и из глаз его выкатилось по слезинке. Кое-как, при помощи одной руки, он наконец-то вкатился в дом и, прикрыв дверь, принялся массажировать и растирать болящую руку.

«Вот если не заработает? Как тогда? Что делать?»
Он прекрасно знал, что дело не в руке. Дело в позвоночнике. Ноги отказали тоже не сразу — несколько лет мучили судороги, то правая, то левая вдруг немели, теряли чувствительность. Спасали костыли. Но когда к правой ноге однажды не вернулась чувствительность, пришлось искать инвалидную коляску… А вскоре перестала работать и левая.

Теперь пришёл черёд рук. И надежды на то, что утром он не проснётся одноруким, практически не было. Мужчина взял стоящую у стены трость и, пользуясь ей, как багром, подтянул коляску к старому, перекошенному шифоньеру с не закрывающейся дверцей. Оттолкнул косо висящую створку и принялся шурудить ручкой трости в тёмном нутре шкафа. Вот и коробка! Он поднял её на колени и, орудуя своим «багром», перекатился к столу. Там, включив старую настольную лампу, высыпал содержимое из картонки и принялся перебирать. Засохший пластырь, пузырёк с испарившимся йодом, аспирин в бумажной упаковке…

«Ну где же они? Ведь точно помню — не выкидывал! Вот!»
Мужчина поднёс к глазам импортный блистер с мощным обезболивающим.
«Шесть… Пожалуй, хватит».
Он взял немытую чашку и принялся выдавливать в неё капсулы.
«Срок хранения вышел, да теперь-то что. Сработает, небось!»
Отложив пустой блистер, взял трость и притянул себя к тумбочке у дивана, где стояла склянка с феназепамом. Снотворное он тоже ссыпал в чашку, не пересчитывая. Налил в мутный стакан воды из пластиковой бутылки… Затем выдвинул ящик и принялся шарить, разыскивая какую-то мелочь.

«Вот она! Если не почувствую боли совсем — тянуть нечего. Вторая рука долго не протянет».
Зажав колпачок зубами, он вытянул из него одноразовую иглу и принялся втыкать её в онемевшую руку. Боли не было. Совсем. Даже когда он проколол бицепс до кости. Вытаскивать иглу смысла не было… Мужчина поднял чашку, посмотрел на препараты и пожал плечом. Второе не поднялось и он горько усмехнулся. Кинул взгляд на пыльное окно, оглянулся на неплотно закрытую дверь.

«Ну и баста!»
Высыпал в рот лекарства, запил водой. Сморщился, помотал головой и допил воду. Посмотрел на пустой стакан, поставил его на тумбочку и, оттолкнувшись от дивана, выкатился на середину комнаты. Сознание медленно покидало его, уши словно заложило ватой… В глазах поплыло и он опустил веки. Никаких мыслей не было. Никакого сожаления. Ничего. Лишь ощутив какой-то толчок, он приоткрыл глаза и увидел у себя на коленях давешнюю кошку — грязную, костлявую бродяжку.

Он хотел сказать: «Кысь-кысь-кысь».
Но уже не мог.
Последним усилием он поднял отяжелевшую руку и положил её на спинку животного.
Потом его не стало.


© Rumer