Записки о скорой помощи в трёх частях (часть 2, главы 6-10)

Автор: Николай Рогожин

ГЛАВА ШЕСТАЯ. Антипов.

В то воскресенье я заступил на дежурство вместо Али. Она попросила её подменить.
Светило солнце, было тепло и даже жарко. Ничего не предвещало плохого : не перебегали дорогу чёрные кошки, не болела голова от перепадов атмосферы. И всё же ,нутром, каким то десятым чувством, что-то такое нехорошее я ощущал… И как только мне Антипов сказал, что передает мужчину в 38 лет, с болями в сердце, Антонова, - я понял ,что это не к добру.

Утром , после ночи, он мне передает «сердце», да ещё в таком непредсказуемом возрасте! Оказалось, что боли держались всю ночь, что вызвал больной только в шесть утра и потом еще раз , в восемь. Но Антипов не выехал, зная, что придется везти в больницу, и ж д а л м е н я , - до девяти. Подставил конкретно. Я поехал на вызов уже в десятом, пока смена шоферов, пока что – картина сразу же для меня стала ясная, что инфаркт, но атипичный , на плёнке почти не виден, но боли длительные, и гемодинамика нестабильна… Под вопросом диагноз не поставишь, за «А» должно быть и «Б»- полный комплекс, объём , необходимой помощи, по алгоритму… Я его и «накачал»,но кроме наркоты, вроде страховался, анальгина внутривенно бывает достаточно, альтернатива… «А можно ли ему встать?» - спрашивает его жена и я несу какую то отсебятину, что вообще-то, вставать нельзя, но в принципе можно, если чувствует себя хорошо, но чтоб потом не говорили, что разрешали и лучше всё таки нести на одеяле, - вниз; потом, - на носилки, у машины… Но больной уже поднялся с кровати, на весь рост , всего то, всего, - на несколько минут, - и ему стало нехорошо…
Примерно раз в год я захожу на кладбище. Просто так, оно близко от моего дома, если пешком на аэропорт, за двадцать минут.

Заворачиваю для того, что считаю обязанными , врачу « скорой», там бывать. Очищаешься душой, не каменеешь, не ожесточаешься. Но
сейчас я зашел посмотреть где место Колбасьева, ведь его туда клали без меня, я был далеко и почти забыл, что такое «скорая». Но живёт ещё она у меня внутри, жмёт под грудью… А работать больше не хочется, не тянет в эту пучину страстей, водовороты событий. Могилку отыскал еле-еле, едва приметную ,с почти неузнаваемой фотографией.
Удостоверился лишь потому, что увидел выцветшую ленту с надписью : « от скор…» А рядом стояли могилки таких же несчастных, как и он, и столько раз посещаемые машиной с красным крестом.Вон и антиповские «грешки». Сюда Антипову надо ходить ежедневно;
уж слишком самоуверенно, нагло, «умело» режет людей этот фельдшер. Я знаю, я имею право так считать, - ведь порою сверхчеловеческими усилиями, вывертами, криком, удавалось хоть что-то предотвращать. Вот и фамилия попалась очень уж знакомая – Антонов…
Уже когда Антонов валился на пол, уже тогда я знал, что не «откачаю», но что потом будет длиться , тянуться так долго этот случай, что он невероятно цепко притянет к себе, - я и не предполагал, и, наверное, с того самого момента засела внутри у меня назойливая неотступная мысль оставить эту чёрную неблагодарную работу.
Недели две ничего не происходило. Все как будто оцепенели. Молчала и Фрося, всегда лёгкая на подъем в подобных случаях. Сейчас же она чего то выжидала. И думали, что обойдется, что все как будто бы забыли, - подзабыли… Но вот позвонил заведующий «скорой» из района, - тот самый, в очках , который меня «валил» вместе с Баем на пресловутой «комиссии» - и спрашивает, чего это не предпринимается никаких мер.
Фрося тут же встрепенулась, быстренько устроила собрание, обвинила во всем меня, предварительно даже съездив к вдове и выяснив подробности на месте. Вела следствие.
Антипова даже не пожурила, а вот мне влепила выговор, - через Гусенкову. И вроде бы всё. Как то успокоилось. Но нет. Прошла еще неделя и к нам в отделение заявляется сам Бай, уже из области, с ним – главный терапевт управления и начальник городской службы
скорой помощи. Они , естественно, разобрались точнее и объективнее и добавили наказание выговором еще и Антипову. Фрося тут же засуетилась, - оказывается , уже прошел месяц с пресловутого случая, а значит выговор Антипову неправомочен, неправилен, значит, - по КЗОТу. А мне ,мол, - правильно, потому что успели. Я , конечно, оправдания не искал, человека же нет, так что там очередной выговор? И всё
же хотелось, чтобы поскорее закончилась эта история. Но она еще только начиналась…
Почему так усердствовала Фрося, - понятно. Для Антипова. Видно , ему грозило действительно что – то большее, и потому заведующая старалась. Основной метод Антипова- брать на крючок, действовать шантажем , - срабатывал. Так он вертел Колбасьевым, как хотел, покрывая его запои; так он снабжал своими дружками Фросю, - женщину в соку, одинокую. Может самому что перепадало. Во всяком случае, совместные застолья у них с Фросей происходили не раз , и не два, и когда то были даже нормой. Все это в приступах откровения и злобы выкладывала мне Подоляк. Откуда она брала эти сведения и были ли они верны – неясно, но кое что подтверждалось из других источников. Сплетней я не собирал, но факты накапливал, в записной книжке, или в памяти. Надо же было знать, с кем работаешь и общаешься Ведь приходилось бывать в таких передрягах, когда не каждому станешь доверять. Можно было, с оговорками и в определенных обстоятельствах , договориться почти со всеми, но с Антиповым – никогда и нигде. В течении более чем десятка лет отношения мои с ним складывались как бы по волнообразной кривой. Сначала неприятие , - еще когда устраивался на предполагаемую работу главным врачом поселка, при Денисове, при содействии Мирнева и Бая. Именно от последнего я услышал всеуничтожающую критику на строптивого фельдшера; ещё в то время Бай стремился от него избавиться, даже обещал похлопотать перед другими организациями о переводе . В первый год работы вместе я даже сдружился с Антиповым, позволял ему невинные шалости типа отлучки на смене или разрешения смотреть футбол по телевизору, - когда сам катаюсь. Но потом ,после скандалов, столкновений и почти что драк, - хотя на прямой силовой контакт Антипов не шел, пробовал силу ромаевского кулака и знал , что тот мой друг и потому только вскидывал пятерню передо мной, резко и неожиданно ( зэковский прием) и кричал при этом неистово, - пришли озлобление и самая открытая неприязнь. Далее , в предчувствии окончания «карьеры» врача «скорой»,во мне наступило благодушие и даже жалость к этому бедному неудачнику
жизни, затертому и вечно битому судьбой человеку…Хотя много неприятностей я от него претерпел , очень много… И ловил он меня на крючок усердно, упорно, - особенно в первый год, но все же я - не попадался. Самый простой силок – выпить , поступал от него регулярно, не реже, чем два раза в год – в дни всенародных праздников Первого мая и Седьмого ноября. Тогда мне отчего то особенно бывало одиноко и терялось настроение. Но я не поддавался. Однако ж как то раз чуть не влип – пригвожден был к стене. «Антип» узнал от своих подруг, что я устраивал одной своей знакомой аборт , да еще прямо в помещении «скорой». И всё таки тут я тоже « проскочил» - Антипов просто слышал «звон», а я решительно и без оглядки отмежевался от «наговора». Знакомых, приятелей, друзей у Антипова было много – половина поселка и , конечно, много молодых женщин, причем самых красивых и видных. Лишь к тридцати восьми годам, в начале перестройки, Антипов ,получил, наконец, квартиру, простояв в очереди пятнадцать лет. До этого мыкался по разным углам – часто у женщин, или же – у друзей. Так ,много лет он жил в однокомнатной квартире с врачом- педиатром, тоже одиноким. И все эти года, на десятилетия, Антип считался самым завидным женихом – симпатичен, спортсмен, весельчак, душа компании, большой «специалист» по «скорой» и по «рентгену». По последнему делу он как то выучился , на техника, и часто подрабатывал. Когда многое определял дефицит , Антипов это широко использовал. Снимочек вне очереди, на машине « скорой» кого-то отвезти – привезти, быстренько, чаще всего в аэропорт или оттуда , благо тот располагался рядом., лекарства подколоть, «спасти» очередного запойного, капельницу поставить. И везде Антип хорош, всем помогает , душенька да и только. Пережил он нескольких главных врачей, все его гоняли ,пытались уволить, не получалось.
Антипов хорошо знал трудовое законодательство, проштудировал все его параграфы ,и, кроме того, у него было много влиятельных знакомых, которым он когда то оказывал мелкие услуги, а потом этим пользовался. Такая комбинация Антиповым была сооружена и в отношении Бая, но тот не поддался , сам вскоре вознесся... И еще - Антипов никогда никого не слушал. Вернее , - слышал, но не внимал, делал только то, что ему выгодно и удобно, посмеивался про себя. Его золотое правило – не напоминать о себе, о проступках, - авось и забудут.
На сменах Антипов царь и бог. Лежит на единственном диване не только ночью, но и днем. Устроится перед телевизором, укроется одеялом, придвинет к себе стул с телефоном и отвечает по нему бог знает что. Хорошо, что есть параллельный аппарат в процедурке, можно контролировать. Открывает постоянно фрамугу - ему ,видите ли, «душно». По помещениям «скорой» гуляют сквозняки, а ему ничего, он под одеялом.
Утром Антипов , ни на кого не обращая внимания , чистит зубы, потом завтракает едой, принесенной ему санитарочкой из кухни. И для всех у него есть шуточки, прибауточки, ужимочки, комплименты, в особенности к молодухам… Из-за фрамуги и началась у меня с ним длительная изнурительная тяжба, так в конце концов ничем и не закончившаяся. Порешили только, что я не буду с ним дежурить и в последние два года я от него отдыхал.
Но всё равно , при каждом удобном случае он старался мне насолить. досадить, выдать какой нибудь «факт» для шантажа. В таких случаях я давал как бы приманку- две-три незначащие фразы, догадываясь , о чём идёт речь. Антипов замолкал, давая понять, что в «курсе»,а у меня уже появляется холодок : « Действительно знает или берёт на прицел?»
Ситуация будто бы зависает – Антип может и не знать, но не скажет, и за это… надо ему идти навстречу в чем-то мелком. А то чёрт его разберет, - нет гарантии ,что не наплетёт, бог знает кому, будь то Фросе ,или Бодровой ,или той же Подоляк , - разносщице слухов.
Антипова сплошные приколы, поддевки нужно различать и очень точно разобраться, о чем он ведает точно и со свидетелями, а что просто – болтовня.
По работе Антипова пару раз прижимали следователи, но всякий раз отступались – не хватало доказательств. Теперь он вляпался крепко. Оказалось, - вдова Антонова работала
в прокуратуре и поведение антиповское, слишком уж вызывающее, решила пресечь. Она подала заявление в суд и поклялась довести дело до конца. Следствие по смерти Антонова началось. Поочередно , в течении года, а может и больше, в кабинет к следователю вызывались почти все работники « скорой», некоторые не по одному разу.
Я , например, был три раза. Последней была очная ставка с Антоновой. Ко мне она претензий не имела – разговор велся вокруг Антипова. По статье, по которой его обвиняли, ему грозил один год. Но расследование затянулось. Сначала откладывали вроде бы как за недоказуемостью, затем менялся прокурор. Были вроде бы ходатайства, потом еще какие то причины. Суд был назначен только через два с половиной года. Свидетелями были вызваны Фрося, Аврамова, Колбасьев, Подоляк, Лера, Гусенкова, Рената ( новая фельдшерица). Заседание проходило в «новом» старом здании правящей когда то элиты, которое было отведено для суда после событий Августа 91 года. Райком партии располагался в пампезном особняке послевоенной постройки, с широкой лестницей на бэльэтаж, колоннами снаружи, высокими потолками, лепниной под ними. Заседание, назначенное на два, перенесли на четыре. Ожидание стало утомительным, мы изнывали в коридорах, бывшими когда то средоточием власти. На диванах и стульях валялись стопы ненужной теперь марксистской литературы, кипы бумаг с резолюциями и решениями, от которых коверкались судьбы людей, происходили инфаркты, увольнения, раздоры в семьях. Теперь это всё оказалось никчемным, пустым, хламом, годным на макулатуру. Вид стоял неприбранный, неприкаянный. Тут же сидела Фрося и, не обращая никакого внимания на то ,что составляло когда то её призвание, оживленно обсуждала с Гусенковой положение Антипова. Потом главврачиха подошла ко мне и шептала мне на ухо, отдавая пресновато непонятным запахом риз рта, чтобы я выступал как можно резче, потому что только теперь появилась уникальная возможность Антипова уволить, и что другого такого удобного случая не представится. Я терялся , переживал , как же мне дать сведения – «за» или «против», так или эдак ,потому что любой исход мог обернуться против. Неизвестно еще , что предъявит адвокат Антипова. Однако сравнение тогдашнего ноября с Октябрем семнадцатого утешало, - думалось, что приходит конец таким деятелям вроде Бая или Мирнева, и, может быть, они не будут повелевать так, как раньше. Но все же немного было страшновато. Ведь в суде я раньше выступал только чистым свидетелем, по одному незначащему пьяному делу по вызову в районе… Свидетельский пюпитр, перенесенный из старого здания, наскоро закрашенный, с затертыми надписями, выглядел нелепо и дико среди роскошной обстановки бывшего актового зала. Передо мной бумага и ручка для подписей о правдивости показаний и об ответственности за дачу ложных. Судья – моложавого вида женщина, полноватая, подкрашенная лицом. По бокам заседатели –дядечка в очках с орденским планками и миловидная дама из нашего поселка, наверное, специально приглашенная для разбирательства. Речь моя, прерываемая вопросами, текла доказательно, обвинительно, грозно... Я вспомнил свои увлечения сценой и мои тирады были стройными и логичными, с выразительными паузами. Вот так! Смотрите, кто этот Антипов, каков он подлец, как ловко маскируется и на какие бедствия людей обрекает! И сколько еще будет таких больных, пропадающих , загубленных из-за такого разгильдяйства!.. Антипов сидел на с скамье, один впереди всех , затравленным зверьком, - я его таким никогда не видел. Наверное, достаточным было для меня , вполне ,видеть каким он был – уже одно это и должно было его образумить, привести к другому образу мыслей и действий. Но если бы так! Он был не сломлен, -это только видимость, и рьяно и бешено пошел в свою очередь в атаку. Чувствовалось , как он точно , верно и правильно построил защиту, рассчитал оборону – адвокат его был на высоте. Последний стал клонить в сторону моей вины, задавал вопросы , на которые мне трудно было сразу среагировать. Это была неслыханная дерзость! Завязалась самая настоящая психологическая дуэль!! Но всё таки я справился с неловкостью и потом все доводы домогавшегося отвергал корректно и убедительно, на все вопросы ответил достойно и компетентно. Мне , по видимому, помогла медицинская терминология, с помощью которой я опровергал притязания, даже щеголял словечками, аргументировал грамотно и точно. Адвокат же был , понятно, не силен в медицине, в частности в кардиологии и постепенно отстал от меня. Суды над медработниками были редкостью. Как рассказал мне следователь, за десять лет судили только одну медсестру, из – за наркотиков, да и то- оправдали. Нет , не желали все наказания Антипову большего ,чем увольнения. Уж он очень многим он насолил, против себя настроил , нажил недругов и хотели попросту избавиться от него ,чтобы он больше никого не «доставал». Хотя было немало и поддерживающих его, - два инженера из влиятельной организации, журналистка, милиционер. То ,первое заседание суда, - приостановили, отложили, - за неимением заключения медэксперта. Всё опять повисло в воздухе, все были обескуражены. Колбасьев, так много претерпевший от Антипова, сокрушался, что плохо выступил , ничего не сказав по существу ,вяло чего то мямлил.
Гусенкова тоже досадовала , что не может увольнять Антипова. Может , тут вмешалась Фрося, переменившая снова мнение. Она , «серый кардинал» больницы, словесными вывертами могла склонить на свою сторону любого. Даже мне приходилось с ней порою соглашаться, памятуя больше о том, что рано или поздно у нее всё равно найдутся аргументы влепить мне очередной выговор…
Жизнь « скорой» потекла по – старому. Воспрянувший Антипов стал собирать подписи под ходатайством коллектива. Составил бумагу и оставил её на телевизоре - где обычно клали документы для ознакомления. Но документ сей никто не подписывал. Лишь только
«тройка» Фрося с АБ поставили автографы. Остальные все ходили вокруг «ящика», посмеивались. Некоторым Антипов угрожал – Колбасьеву, но тот вовремя сбежал , как обычно делал зимой, - на больничный. Заседание суда , отложенное до марта ,перенесли снова ,уже на май. Судья была другая, заседатели новые и зальчик уже не тот, что в прошлый раз, а переделанный, приспособленный, из кабинета , где была библиотека. Место для подсудимых было внутри загородки, с высокой деревянной решеткой, но Антипова, туда, конечно, не усадили. Он уже завел прочное знакомство с молоденькой секретаршей суда, та ему давала кое какие советы. Продолжал он и романчик с корреспонденткой местной газеты, которая хотела писать о притеснении вечно гонимого фельдшера… Заседание в мае тоже пока ничем не закончилось. Приостановка произошла из-за необходимости изменить формулировку обвинения, заменить статью на более суровую. Ранее Антипову инкриминировали «халатность», а теперь – «неоказание помощи ». По ней грозило до пяти лет заключения. Об этом я узнал буквально в день суда и теперь мои показания прямо противоположно отличались от прежних, ноябрьских, я их досочинил прямо на ходу. Насколько мог , оправдывал своего
неуёмного младшего коллегу. Я собирался всё таки уходить со « скорой», и не хотелось плохо расставаться с этой работой, мало ли что могло понадобиться, ведь имел семью, двоих детей. Но и потом ,после «оправдательной» речи, мне было непросто.
Казалось, что вот-вот , за мной могут придти какие нибудь дружки антиповские, подстеречь, накостылять, и после разбирайся… Судмедэксперт на майском заседании выступал очень грамотно и толково; видно было ,что ему не раз доводилось давать подобные заключения, - по внезапным смертям. Именно так он назвал случай с Антоновым , и стало от этого легче, свободнее, - особенно Антипову. Но ведь нужно было и с другой стороны смотреть скорее всего, - невидимой эксперту. Ведь знание «сердечных катастроф» для работающего на «скорой» такой же «хлеб», как , скажем для работника ГАИ правила дорожного движения. В каждом разделе медицины свои особенности, в чем то надо ориентироваться с закрытыми глазами. В гинекологии это аборты, в венерологии – сифилис, в судовой медицине важно владеть удалением зубов, а вот на «скорой» - нужно уметь ориентироваться в острых состояниях, которые бывают при инфарктах, травмах , буйствах. Вот и всё. Три кита. В увечьях уметь обезболить, при отравлениях( как виде травмы) – промыть желудок, в кардиологии – справиться с отёком. Если таковым овладел, ничего уже не страшно, - потому что всё другое становится ясным и понятным производным, преодолимым. Правда, бывает кардиогенный шок, где «скорая» бессильна, но такие состояния бывают крайне редкими. За десять лет работы у меня был только один такой случай. Антоновский эпизод, пожалуй, - второй. Хотя там и выявилась потом , на вскрытии , - аневризма аорты, что тоже опасно и хоть Антонов был «предсказуемый», но доля вины моей , конечно , есть. Нужно было накачать наркотиками и потом осторожно спускать ,на одеяле и, естественно, сразу , в шесть утра, а не в десятом часу., когда уже вряд ли возможно было спасти, осложнения все равно бы( аневризма) выявились, позднее, а они – смертельного свойства…Один раз я попал с Антиповым на истинный отек легких. Больному я сразу сделал самое действенное лекарство, хоть и небезопасное и у того «отечного» «пошло» вниз давление, но прямо на глазах он перестал хрипеть. Пациент примолк, хоть и бледнел, и Антипов, сидя с ним рядом, шептал мне «умирает» ,на что я презрительно отворачивался, убирал шприцы, потому что знал, что эта реакция на лекарство скоро пройдет. Другой случай приходил на ум, когда я попал с Антиповым на его повторный же,- тоже(!)- вызов, и, кажется в пору следствия по Антонову. Я тогда припоздал на лестнице, уже по приезде на место ; Антипов же, предчувствуя недоброе, ломанул первым ,взлетел на верхний этаж, вошел раньше и когда я за ним двинулся и приоткрыл дверь в комнатку, где был больной, увидел ,как бедолага в белом халате склонился над трупом, присев на корточки с выражением скривившимся от досады рта: «вот тебе , бабушка, и Юрьев день!» Судьба меня тогда уберегла от первого посещения того мужчины, потому что одновременно поступило два вызова : « плохо» и «умирает бабушка», и я поехал на второй, у нас было две машины. Роскошь, в связи с прибавлением штатов. У старушки я задержался, снимал кардиограмму, а когда вернулся к дверям «скорой», оттуда уже нёсся Антипов, бежал к своей машине, крикнул мне и я вскочил следом, перепрыгнув из другой… Пока мы констатировали вместе кончину, за стеной уже голосили женщины и Антипов вышел к ним , «разбираться», спрашивал какое лекарство ему давали и те отвечали «корвалол», а Антипов взрывался , кричал в отчаянии «зачем?» ; у него начиналась истерика и полная уверенность в том, что именно те капли погубили больного. А всё дело оказывалось в том, что он ставил больному по первому разу «простуду» и такое его « «заключение» никак не укладывалось в то ,о чем лучше догадались родственники, подозревая «сердце»…
Дамоклов меч увольнения висел не только над Антиповым , но и надо мной с Колбасьевым. Такова была «норма» взаимоотношений с администрацией. Крылатая
фраза Фроси о том, что она ,если б захотела, уволила бы по статье любого, была не просто угрозой, а вполне реальной опасностью. И мы учитывали это. Наиболее близок к отстранению бывал Колбасьев. Он , как то загулявший на месяц, еле сумел добиться оформления себе задним числом отпуска. Я тоже теоретически стоял на «грани», - когда имел по три выговора за год. И только Антипов посмеивался над нашими страхами, потому что имел знакомых юристов, начальников, милиционеров. Применял, если понадобиться, весь арсенал средств, - от шантажа-давления ,и до прямого физического воздействия. Один раз он даже признался, что проделал такое над Денисовым – втихаря, без свидетелей, прижал его, в углу, и тот меньше стал задираться. Так Антипов приобрел славу проходимца, чуть ли не «крутого».и от него было можно ожидать любого поступка, вплоть до непредсказуемого. Интересно было даже , как ему, бывшему простому брянскому пареньку, из деревни, удавалось быть таким пронырливым и прожжённым..
Может оттого, что с раннего детства пришлось быть самостоятельным, потеряв рано отца и поддерживая многодетную мать? Может, практическую хватку в медицине он получил, проработав три года в геологической партии, где за сто километров вокруг ни одного населенного пункта? Или природная , русская отчаянная смелость его выручала? Он и
прописку себе выбил необычным способом. Приехал как то на вызов к паспортистке, немолодой женщине, и не оказывал ей помощи до тех пор, пока она ему не согласилась «сделать» заветный штамп. Мне даже самому было сложно вывернуться из той странной круговерти советской системы обоснования на Севере – прописку не дают без работы, а на неё не берут без прописки. Возможно , характер Антипова закалился из-за его нескладывающейся личной жизни, которая его била в прямом и переносном смыслах. Прожив несколько лет с такой же, как и он , по нраву, женщиной, он бывал бит ею, и не раз. После подобного Антипов скрывался у кого-нибудь на квартире, брал больничный , зализывал раны. И всё же ,несмотря на нехорошие черты, Антипов был личностью – яркой, неповторимой. Слыл знатоком не только истории , культуры, спорта, но и высказывал смелые политические идеи. От него я узнавал ,например, вопиющие факты нарушения прав – в стране и по области. Через него мне стал интересен футбол. С его
требований в помещениях «скорой» царили порядок и чистота, он был строг и справедлив по части использования санитарного транспорта , не распространяя этого правила , конечно, на себя . Охотно откликался на помощь – поднести чего –то, посодействовать кому-то, без всяких оговорок. И всё же, - «в разведку бы я ним не пошёл».
Он вполне мог выстрелить в спину, а потом бы утверждать, что героически отбивался от наседающих врагов и сам еле-еле спасся. Мне почему то снился один и тот же сон ,много раз. Спокойная вода, бескрайняя, и вдруг – выныривает голова Антипова и он мощными целенаправленными гребками плывет к видневшемуся , далёкому берегу…
На третьем заседании, почти через год после первого, суд определил Антипову наказание в виде лишения свободы полгода условно, которые тут же было снято амнистией в честь годовщины Августа. Как для деятелей ГКЧП…


ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Лера.

Как натянуто-официозны были дежурства с Бодровой, как эмоционально трудны и ответственны с Антиповым, так легко и приятно было работать в сменах с Лерой. Имя её образовалось от необычного Калерия, чем то связанному с мордвой. Но никто не называл эту симпатичную девушку по имени –отчеству, а вот Лерой – почти все. Одно время она работала в районе, но я её там видел всего два или три раза, - она находилась в беспрерывных декретных отпусках. Родив девочку , через год она вышла на работу только на один день , чтобы тут же уйти в следующий отпуск, уже для родов мальчиком. Говорила, что лучше так отмучаться сразу, чтоб потом не переживать. Одним только она не вышла по природе – была немного повыше остальных и с такого своего положения смотрела на всех по- другому. Колбасьев , скорый на прозвища , окрестил ее «Дюймовочкой». А мне на ней захотелось проверить теорию американского ученого Кинсея о сексуальности длинноногих. Действительно , так и оказалось…Лера на «скорой» появилась вскоре после меня, по-хорошему никого не знала и потому жаловалась и плакалась – на притеснения клана Бодровой-Антипова. Изнуряющие суточные дежурства наедине с ней к этому располагали, но ничего «запредельного» у меня с ней не происходило, - просто мы стали откровенны и раскованы, обсуждали наше положение среди «стариков»… Сближения на работе позволял себе только Антипов. Он использовал любую ,малейшую возможность перебыть на ночной смене с молодой какой-нибудь интересной, а уж вызова к таковым считал только своей прерогативой. Он и меня ,правда , мог допустить , к одной из своих каких либо пассий, но делал это так явно и с подоплекой, что я не поддавался – съезжу по адресу , если по пути и всё, а он же меня пытает потом: « ну как , ну что?»
Подспудное, охраняемое меня, чувство заставляло не поддаваться на провокации и держаться подальше от подобных знакомств. С Лерой же мне было общаться удивительно приятно, чем то она притягивала, - свежестью своей, веселостью, доверительностью… Я даже на специализации , второй своей по «скорой помощи», по токсикологии, в Ленинграде , нашёл себе что-то похожее, влюбился, гулял по Невскому, на Петроградской стороне, любовался стройными ногами «избранницы», улыбчивым взглядом её, ничего , однако , не получая взамен, собственно как и здесь , на месте, в «родных» стенах. После той учебы, летом, будто специально проверяя мои знания, пошла какая то полоса отравлений, причем самых тяжелых и опасных ,угрожающих жизни, - уксусом, денатуратом, грибами. Я применял самый действенный и простой способ помощи - промывание через зонд. Все фельдшера смотрели на меня как на пришельца с другой планеты – раньше такого метода на «скорой» поселка не применяли. Фрося помалкивала. Я же специально подогнал, приспособил подходящую воронку к резиновой трубке и «полоскал» отравленных вместе с Лерой. Нас
так и прозвали –«токсикологической бригадой». Все таки было непросто ,- заставлять больного глотать «кишку», обливаться водой, рвотными массами. Раньше до этого шла негласная «война», между «скорой» и приёмным покоем. – «кому промывать?» Но именно с Лерой мы прекратили это бессмысленное, беспредметное противостояние, - при отравлении счёт шёл на минуты и чем скорее промыть, - тем лучше. Это была адсурдность и леность амбиционных поселковых фельдшеров, - сваливать свою работу на других. Ну и потому то меня «ветераны» невзлюбили, им тоже приходилось заниматься несвойственным для них занятием, хотя постепенно, но и к этому они привыкли. Фрося меня за такие инициативы не хвалила, но , естественно , не могла и ругать.
После Бодровой, по тяжести вызовов почему то второй шла Лера.. И вот тут то приходилось полагаться только на самого себя. К одному пареньку , без пульса и давления, пришлось даже вызывать реаниматолога и приехал Пелепенко, недовольный и злой, потому что не мог справиться с простейшей манипуляцией, - подключичной пункцией… Еще моложе парнишка попался нам с Лерой по дороге за гидростанцией, которого везли в автобусе с аварии, - мы еле-еле его перетащили к себе в машину и он еще там лежал и разговаривал, но после , несмотря на наши усилия, замолк навсегда. Поехали в морг, на душе было тяжко, Лера плакала. Умершего она немного знала, училась с ним в школе , а я снова , в который уже раз клял себя за чёртову профессию «оживителя»; за то, что не могу, в полной мере, применять все те приемы и методы, которым обучился в Ленинграде, потому что не было аппаратуры , оснащения, а только высокомерие и чванство администрации , в лице Бая и многих других, оных…
Фрося, измотавшись в борьбе со «старой гвардией» и поняв ,что они не поддержат её в трудную минуту, решила сделать ставку на молодых. И через три года, как только Лера прошла аттестацию на соответствие, она была назначена старшим фельдшером. В первое время после того я думал, что мне к лучшему, - всегда ,наверное, можно будет договориться с Лерой, - по мелким одолжениям, каким то уступкам… Может,. раз или два так получилось , по потом Лера стала резко меняться. Уже через пару месяцев у неё стал проявился гонорок, заносчивость, а ещё в течении полугода её уже было не узнать - будто подменили. Она «взяла власть», и почувствовала в том сладость. Под её влияние стала подпадать и остальная, молодая часть « скорой», - « поросль», появившаяся с расширением штатов. Фрося старалась, иначе её бы самой пришлось таскаться по вызовам, а она к подобной работе, с усердием , не стремилась. Даже отчёты годовые составляла в свою пользу. Фактических вызовов за год , к примеру три тысячи, это около 8-10 за сутки, а Фрося пишет четыре, да еще обосновывает такое криминилизацией жизни или снижением доходов у населения. Беспардонное внедрение в медицинскую статистику! Я это обнаружил, когда делал документы на вторую категорию и пытался заведующей об этом сказать, но она вывернулась, потому что я был бездоказателен, соответствующих бумаг на руках не имел. Фрося и Леру заставляла работать на себя, - вместо больничного та проставляла в табеле для заведующей «восьмерки» - получалось больше по оплате.
Это мы тоже обнаружили с дотошным Колбасьевым , правда – задним, как всегда, числом, но и дальше опять, по странному стечению, -. табеля и графики были «утеряны».
Наши «происки» были разнюханы, выявлены Антиповым, верным оруженосцем Фроси…
Я ужасался происшедшей в Лере перемене и перестал с ней по нормальному , как это бывало раньше , - общаться. Она мое отчуждение чувствовала, делала попытки сближений, чисто моральных, - то смену лишнюю поставит, то больше даст праздничных или ночных часов, - но это ее не спасало. Я потерял к ней всякий интерес. Она , эта Лера , стала похожа на Таисию из районной «скорой», внешне симпатичной, а внутри коварной, сутяжной, мстительной. Контраст поражал потому , что был замаскирован, скрыт и поначалу легко было пойматься, на крючок, что-нибудь ляпнуть , или совершить, а
потом расплачиваться, каяться. Такие перемены в людях наводили на меня тоску и я стал снова вспоминать свою обоснованную жизненную платформу, - что все в нашем советском обществе в основном нехорошие. Может быть ,в «обществе потребления» было иначе? Хороших людей на «скорой» в поселке я не видел, не обнаруживал. Так что же это такое? Может быть, я сам плохой? Может ,неправильно отношусь к окружающим меня людям, к сотрудникам? Наверное, и мне нужно посмотреть на себя со стороны, а не анализировать поведение других?.. К таким неутешительным выводам я приходил, пока в нашем разнесчастном заведении не появилась Аля, Алефтина Николаевна.


ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Аля. Муся, Милютина, Рената.

Умна, красива, компетентна. Её чёрные короткие волосы и ладная фигурка вызывали во мне не только уважение, но и другие, потайные мысли. Хотя , конечно, прибиться к ней, так как у меня получилось с Лерой, не получалось. С Алей мы вместе не дежурили.
Но я уже ей был благодарен за то, что она оттянула на свои хрупкие плечи злость и ненависть старых фельдшеров и Фроси. Аля все упреки и «уколы», разговоры за спиной воспринимала спокойно. Кроме того , она имела категорию по скорой и неотложной помощи. Ко многому у Али был деловой подход, требовательность , - к себе и другим., в ней чувствовалась целеустремленность. Даже свою красоту она подчинила строгой немилосердной тренировке- голодала по Брэггу, занималась аэробикой. Выглядела моложе своих лет годов на десять. Притязания и шипения переносила, будто бы их и не было, а если дело заходило слишком далеко, умела с достоинством ответить. Так случился конфуз с Фросей, когда её Аля поймала на незнании основ неотложной кардиологии и той пришлось прикусить язык, затаиться на время.. На вызова Аля ездила только с фельдшерами, только в паре и никто ничего не мог возразить, -так полагалось по инструкции. Мне же никого не хотелось иметь в помощниках или свидетелях – лишь на аварии или криминалы приходилось выезжать вдвоем, потому что легко можно было получить нагоняй от Фроси , да и запариваться – ради чего? В тот чудесный период
работы «скорой» , когда Фрося оказалась в длительном отпуске, отделением , естественно, стала заведовать Аля. На меня она не выступала, мы всегда находили общий язык и мне даже казалось, что она понимает меня больше, чем просто по работе… Деловитость Али
сказалась и в той чёткости, с которой она уволилась из отделения – точно-точно, день в день, ровно через три года , по окончанию договора. Перешла в местный санаторий, потом
сидела на приёме в железнодорожной амбулатории, и , наконец, оказалась на своем верном и законном месте. Мирнев взял ее заведовать районной «скорой помощью». Однако, когда это случилось, меня уже в поселке не было,- я работал в далеких краях и когда, вернувшись, прибежал к Але в кабинет, от перехлынувших меня чувств прижался губами к её щеке… Коварства и злости хватало у многих , а вот у Али я такого не встречал. Совесть и милосердие у неё были не показные, а настоящие. Хоть и на «скорой» нельзя расчувствоваться, расслабляться, при виде людских горестей и бед , - нужно только работать. А кто спасается от подобного сумрака души наиболее приемлемо? Да никто.
Всё в чем то оказываются не правы. У Антипова это черный повседневный юмор; у Подоляк – цинизм; у Бодровой - крик, у Аврамовой – равнодушие. Но были, однако и
другие. Кто они?
Всех меньше по росту и худее была Муся. Это ласково-уменьшительное имя наиболее точно подходило именно к ней. Своей постоянной улыбчивостью, говорливая и смешная, она покорила всех. Работала на «скорой» на Кубани и рассказывала, что там совсем другое отношение к медикам, они постоянно получают подарки, подношения, взятки. Муся заставляла и нас по – другому смотреть на обслуживание больных. Сама она часто презентовала врачей, которые ей были нужны. Она и мне вручила бритвенный прибор, после того, как я отвёз её тестя с подозрением на инфаркт, позднее неподтвержденного. На переломе эпох, при перехода к рынку, подобные отношения приобретали актуальность
и было даже обидно , что мы не думали об этом раньше. В тот нищенский год обвала цен стал «брать» и я. Об этом немного дальше. А пока я восхищался рассказами Муси о её
детстве и школьных годах. Забавно она поведала о мероприятии по поводу смерти Брежнева. По трансляции в школе заиграли траурную музыку, потом заговорили о тяжёлом событии, постигшем страну. Все подумали, что война. Построили учеников в шеренги и директор произнес слова скорби и сожалений, а в это время кто-то прыснул
от смеха и того выгнали из строя и собирались даже исключать из школы. Своей болтливостью Муся даже затмила Фросю, потому что слушать последнюю было нудно из-за того, что повторялась бесконечная песня «то ли дело я», а вот Муся всегда предлагала лишь веселую историю своей жизни вплоть до таких подробностей, какие гости заходили вчера и что выпивали, и какой обед она приготовила для мужа. Воспринимались эти легко и просто, потому что разговаривать на другие темы, околорабочие, считалось неприличным. Табу висело на разговоры о вызовах, а уж о том, какая сегодня лёгкая смена или почему так долго молчит телефон, говорить вообще, - запрещалось. Некорректно было также слишком громко радоваться, или хохотать. Нужно было быть всегда вежливым , когда отвечаешь в трубку. Суеверность иногда доходила до абсурдов.
Я обязательно обходил попавшуюся мне на пути на работу черную кошку, иногда пролезая через сугробы или давая крюк с полкилометра. На смены всегда ходил в одной и той же одежде и одной дорогой, - «тропою войны», - и никогда на неё не ступал, если выходил из дому по другим причинам. Зимой надевал одно и то же пальто, а летом только тот пиджак, в котором в других местах не появлялся. С Мусей я попал дежурить свой последний Новый год на «скорой». Традиция была такая , что ставили работать в тот праздник, кто последним устраивался, или по желанию. В тот раз я и согласился подежурить с Мусей. Всегда на таких дежурствах бывали « проколы», особенно при работах в одиночку. Один раз я не внял словам шизофренички о желании прыгнуть с высоты и разбиться и она это действительно сделала, - из машины , на полном ходу ; в
другой раз я не отвёз вовремя ребенка с аппендицитом и мне сделали выговор, - очередной и не последний. Позднее я узнал, что отросток был не прободной, и даже не гнойный, но все равно, как всегда – наказание оставили , «зафиксировали». Главное для администрации – держать подчиненных в тонусе. В Новый год с Мусей ничего не случилось, - только разбил я чашку, наверное в предзнаменование счастливых для себя перемен.
Или тому причиной была красота, или ещё что, но была на нашей «скорой» фельдшерица, к которой все относились снисходительно. Любые её просчеты или ошибки сходили с рук. Имени той симпатичной не помню, а вот фамилия была созвучной министру Временного правительства, лидеру кадетов. Тогда как раз появились в продаже его воспоминания и вообще, много везде писали об упущенных месяцах демократии 17-го
Милюков – Милютина. То на одном ,то на другом вызове она то терялась, то « упускала» больных. Один раз случай из ряда вон – увидев в квартире пьяного «спящего», поспешила уйти, даже не прикоснувшись и не приблизившись к нему, а тот потом через несколько часов умер, от алкогольной комы. У той же Милютиной и выскочила шизофреничка, на следующий день после моего к ней вызова… Скоро красавице работать на «скорой» надоело и она благополучно уехала , выйдя замуж. На свадьбе гуляло всё отделение, кроме меня, - я опять сторожил, « работу». Да и не хотелось видеть и так надоевшие лица, А Милютина оказалась «протеже» Антипова, устраивалась временно, при содействии Фроси….
Как удивительно покладисто относились к Милютиной, так нетерпимо и строго держали Ренату. Она была недавно принятой, из молодых. Проходила практику в отделении и потом устроилась постоянно, не без протекции Фроси . Не
научившись ничему, Рената тем не менее усвоила назидательно гордый вид устроителя и вершителя судеб. Отчитывала больных по телефону, грубила шоферам, пререкалась со старшими. Не умела делать внутривенных, накладывать шины; путалась при снятии ЭКГ. Она становилась попросту опасной и вредной для работы на «скорой помощи». «Антиповым в юбке» метко охарактеризовал ее Колбасьев. Но грубиянку и невежду Ренату нельзя было увольнять – молодой специалист. Фрося оказалась в сложном положении – ведь именно она просила за Ренату у Гусенковой, а теперь вот была вынуждена разбирать жалобы и пререкания со всех сторон, за нерадивого работника. И все таки решение хоть немного обуздать строптивую литовку было найдено. Ренату
определили в смену к Антипову , приставили за ней пригляд, на перевоспитание, тем более, что с Антиповым никто не хотел работать. Так и распределились устойчивые пары- смены : АБ ( Аврамов-Бодрова), Рената-Антипов, Лера- Муся, Подоляк и Маша.
Маша была простой и понятной как сама жизнь , и почти что моей землячкой, с далекой коми стороны, северной республики возле Уральского хребта. Жалко, что мне с ней не пришлось поработать подольше.
Колбасьев и я лавировали между этими парочками, будто корабли среди рифов, - только чтоб не напороться, не сесть на мель. Заканчивался первый , но действительно, по – настоящему новый год, времени неоднозначного , сложного, с обнищанием и оскудеванием , с неизвестным еще чем впереди. Явственно стал носиться слух о сокращения «скорых», и в частности - врачей. Нужно было глядеть на сторону.


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. Приемное.

«Есть теперь управа на хирургов!» - думал я не без мщения, когда мчался как то из приемного отделения после «теплой встречи» с Драйчуком . Он завёл меня в закуток и чуть не потрясая кулаком, стал грозиться, злословить, попрекать за то , что я совершил.
Я и не думал о последствиях , а произошло следующее. На днях привез изрезанного мужчину , на половину лица, а дежуривший Драйчук отказался его смотреть, - мол, везите в «челюстно-лицевую хирургию, в область». Ну я и повёз пострадавшего дальше,
в Областную больницу. Там его взяли , но через Мирнева спустили недовольство : «чего
это скорая развозит раны, которые можно зашить и в районе?» Я написал объяснительную и Драйчуку влетело. Вся его беда была в том , что он даже не удосужился посмотреть раненого, спуститься в приёмный покой. В подобных случаях правым оказывается тот, кто быстрее накатает докладную Я уже наловчился и когда требовалось защитить себя ,- строчил бумагу. Этот эпизод, с порезанным, неожиданно вывел на победно-оглушающую
мысль – если теперь хирурги будут артачиться, не принимать, сразу везти в область, по инстанции. Ведь « неоказание помощи» - это уголовная статья, я уж это знал… Вечная «война» с приемным покоем , а точнее , - с хирургами райбольницы никогда не прекращалась, негласно велась постоянно, но вот только с недавнего времени счёт становился в нашу пользу, после конфликта с Драйчуком. В охаивании «извозчиков»
«скорой» в основном изощрялись несколько живорезов-костоломов, то бишь – хирургов.
Тон задавал глава первого отделения Тренёв. С испитым , постоянно красным лицом, он
приставал и придирался ко всем. И зачастую вовсе не по существу., а просто – припугнуть, прищучить. Так он один раз «прилип» ко мне, - почему вместо одного раствора я влил больному другой? Я не стал оправдываться, что другого раствора у меня попросту не было , а сказал , чтобы уважаемый коллега не повышал голоса. Потом тот «коллега» уже с трудом справлялся с обязанностями заведующего и его послали на приём в поликлинику. Но и там у него сильно дрожали руки и не слушались не только скальпеля , но и пера. На его же место встал другой начальник, который оказался не лучше первого, - « воспитанник». И хоть он не делал разносы прямо при больных, но зато любил писать рапорты. Их на «скорой» так и прозвали – «телеги Синегубого», -уж очень мертвецким был цвет на его устах. В тон хирургам поступали и другие врачи, дежурившие в приемном. Особенно ненавидящим нас, «скоропомошников», был врач Валуев. Его пристроил Мирнев, после того, как тот отсидел три года за продажу больничных, в другом районе. И вот теперь бывший зэк встал на пути немощных больных, страдающих людей, которым требовалась незамедлительная и квалифицированная медицинская помощь. Но прежде всего искали вшей, а если обнаруживали, чего мы не заметили, впаривали штраф,
через санэпидстацию. Проще было с бессознательными, - их принимали легче. Но и таскать их тела тоже было несладко. Сначала нужно было самому пройти все комнаты приёмного отделения, вытащить из последней заткнутую там каталку, - если она находилась на месте - потом катить это движущее ложе ,часто одному, -санитарка не поднимется или ещё пьёт чай и не дай бог её потревожить, нахамит, будь здоров. Уже в дверях на улицу всегда можно кого-нибудь поймать, какого-нибудь молодого посетителя, если , конечно, не ночное время, он поможет с каталкой. Но а в ночные часы надежда только на шоферов, если с ними в хороших отношениях, со «своими», Ромаевым или Самоновым, - те ворчат, но выручают – открывают дверцу подъехавшей задом машины, подтаскивают больного, ранее подложенного на одеяло. Эта наиболее удобная форма переноса, я выработал её годами. С Антиповым система другая : сначала снимать носилки с каталки, ставить у стены, потом вытаскивать носилки другие, класть их рядом и уж потом браться за больного. Довольно громоздкая процедура, и затяжная , - я несколько раз проделывал это с Антиповым, занимался « тяжелой атлетикой». Мой вариант проще, здесь учитывается главное : высота каталки совпадает вровень с днищем салона «уазика».
Нужно только раза два – три прикрикнуть «и-э –хх!!», чтобы поставить , перекинуть полуживое тело на нужное место. Когда это сделано , сразу чувствуешь себя легче - мытарства твои заканчиваются и хоть впереди еще объяснения с «приёмными» врачами, основное позади, но со злости, бывает, нападаешь на них, не контролируя себя, выплескиваешь эмоции. А при отъезде можно спокойно вздохнуть и даже выкурить сигаретку, по случаю того, что покидаешь такое богопротивное место, как приёмный покой , чтоб потом сюда возвращаться снова и снова…Больные попадаются всякие. Некоторые, близкие к смерти , не понимают, что их ждет, - тех приходится уговаривать, ублажать , обманывать, вгонять в лекарственный сон ,если уж совсем упираются ехать, или стращать родственников, а то и крикнуть , если не «врубаются»… На первых местах по госпитализациях стоят инфаркты, инсульты, тяжелые травмы и, конечно, - роды. Тут уж никуда не денешься. Но одна будущая мамаша так упиралась, что её пришлось тоже вгонять в спячку, делать «обезболивающий укол», а потом мчаться с ней под мигалкой, потому что уже торчала головка, между ног… Роды, однако, всегда для меня были маленьким праздником, я работал в первой специальности акушером, но такое случалось не часто, - возили фельдшера.
Валуев писал на меня докладные регулярно, - то с Синегубым, то с Пелепенко. Однажды он написал один, «осмелел», и я тогда ответил. Расписал действительную, неприкрытую правду, - о грубости, невнимании, элементарном бегстве , когда я появлялся с больными. Мирневу ничего не оставалось делать , как на сей документ реагировать ... никак. Всё так и заглохло, и никто инцидента не раздувал. Зато вовсю для меня «старалась» Фрося. Одна бабушка, которую я оставил в приёмном на попечение медсестры и которую привез с ЭКГ, неясная по диагнозу, но стабильная по состоянию, но не показанная мною врачу, - «все таки ведь умерла!» Так восклицала Фрося и мне нечего было возразить, как только подивиться изъянам человеческой природы - нормальная, не вызывающая опасений, была больная…И через месяц я уже забыл об этом эпизоде, и о докладной медсестры, как теряется в памяти всё неприятное, но вот встречаю эту старушку , живую(!) и невредимую, на остановке ! Я даже довёз её до дома от оторопевших чувств и попутно узнал от неё про дальнейшие, происшедшее с ней. Она рассказала, что, в самом деле, побывала в «ранимации», но оттуда её благополучно, на второй день, перевели в отделение и уже неделя, как она выписалась…
От одной мысли о приемном становилось, плохо, но приходилось на них работать.
Но немало было и хороших больниц, где относились к тебе участливей и добрее. Кроме
районной , иногда возили в город, по прописке. Иногородних принимала Областная, остальных, почти что всех – городская , скорой помощи. Там иногда приходилось ловчить - бросать больных, как только завидишь врача… Ведомственные, рыбаков, моряков, железнодорожников , тоже принимали неплохо, а вот в госпитале, куда тоже частенько приходилось заворачивать, на улицу Кондрата, принимали аккуратно и чётко, с помощью
дежурных солдатиков. Особые места – больницы для алкоголиков и буйных сумасшедших. Последних приходилось вылавливать дня по три, «пасти» их вместе с милицией, и потом брать в «наручки» и если днём, обязательно завозить сначала в приёмный покой своей больницы, там получать направление от районного психиатра, везти дальше, по назначению. Так один раз обслуживал близкого знакомого, по литературным связям, - он мне показывал свой оголенный зад, когда я вначале появился у него один, а уже через пятнадцать минут возвращался с нарядом и крутил ему руки, щелкал затворами, после чего тот сразу становился послушным , присмиревшим…Алкашей возить тоже не благо, не всякого еще и примут, -нужно только
без сознания или настолько ослабевшим ,чтоб не ходил, не двигался. Была ещё «инфекционка», - больница , где принимали «автоматом». Совсем редко выпадало кататься в кожно-венерологический диспансер , или в противотуберкулезный. Но и самые приятные поездки были в дальний лесопункт, «лесной санаторий»,- там лечили хроников.
Я всё ещё тешился надеждой, глупой и наивной, покомандовать, быть хоть каким –то , но начальником. И вроде бы стала светить такая возможность. Заведующая приёмным покоем, старая, вздорная, крикливая, но в общем то неплохая и добрая женщина, -Коноплянникова, хорошо ко мне относилась и стала поговаривать, чтобы я занял её место, а с Мирневым, мол , она договориться. Сама она когда то, сидела его на месте.. Действительно , Валуев не подходил ; еще одна женщина –терапевт была слишком молода, так что все козыри были мои. Мне и самому надоело носиться по домам, бегать собачкой по этажам, ловить психов, видеть кровь, разможённые черепа на дорогах. Решил я, что переберусь в место потише, хотя бы не очень , но всё же. И добираться не так далеко, автобусом, да и машина «скорой» никогда не откажется подкинуть , по пути… Благоприятный момент наступил, Бая уже рядом не было, требовалось только согласие Мирнева.. Я поделился с Верой, сестрой из приёмного, живущей в поселке, через ГЭС. Обида за ту воскресшую старушку, -Вера и писала рапорт , - прошла, она попросила подвезти домой, я подождал. Верочка в приёмном была за старшую, «сидела» на графиках и наркоте и мне важно было иметь её в союзницах. Она мне обещала , что посодействует в устройстве, тем более ,что муж её работал шофером у нас, на «скорой». Но случилось неожиданное – меня вызывает Гусенкова и спрашивает , не хочу ли я переквалифицироваться в рентгенологи, - врач, бывшая там , умерла и вот всё никак не подыщут замену, работает совместитель от зоны, но полностью не соглашается. Было о чём задуматься мне. Ведь работая в тёмном кабинете, можно было иметь совсем короткий
рабочий день, увеличенный отпуск, прибавку за вредность, молоко… Я согласился, но пока пробивался, оказалось , по возрасту , не берут на специализацию. А время ушло, Коноплянникова рассчиталась, поставили за неё временно молодую, да так
и оставили. Классический пример о двух зайцах.
Верочка оказалась злой ,мстительной , коварной. Вдобавок еще и выпивохой, - это я узнал не без удивления. Пришла к нам на «скорую» и стала «качать права». Заставляла отвезти домой, через реку, за гидростанцию. Я ответил, что только при попутном рейсе. И тут она меня прилюдно отчитала , при всех пропесочила, и сказала, что меня бы никогда не взяли в приёмное заведовать, как бы я туда не рвался, - слишком много грехов, что недостоин и вообще… Наверное, если бы я не дежурил последние смены, наверное , - отвез бы ее, чтоб не связываться. Но тут отказал наотрез, даже по пути, - принципиально.
Бодрова, однако, меня не послушалась – машину дала.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. Заключительная.

Когда до моего ухода было ещё далеко и я даже этого не знал, - решил заняться подготовкой категории. Заведовала тогда Аля , меня подбадривала, да и сроки как раз подошли. Нужно было суммировать показатели за три полных календарных года, с января по декабрь, сделать их простой анализ и всего делов. И вот я по ночам, как подпольщик, забросив всё другое, в том числе и литературу, сидел на кухне и считал, высчитывал, пересчитывал. Вызовных журналов за год набиралось 6-7 , да ещё были - по перевозкам, и – амбулаторные. Всего выходило около тридцати планшет, величиною и объёмом с толстый литературный альманах. Через полтора месяца подсчёт показателей я закончил.
Гусенкова подписала мне рекомендацию, Аля настрочила характеристику и вот я стою
с подшитой перевязанной папочкой перед дверьми Бая, прямо с машины, а он выходит, видит меня и говорит, будто городовой из «Хамелеона»: « Ты чего это?» - и взгляд надменный ,пренебрежительный. Я пролепетал, что с категорией, а он - рядом стоявшей
женщине, из оргметодкабинета : « Разберитесь! Тут стоит вопрос, а он – категория…»
- и не досказав, убежал по своим вечно неотложным делам. Сотрудница быстро и умело отобрала листки с данными только последнего года и одну лишь рекомендацию , без характеристики и когда я спросил, почему так, она ответила, что я в списке обычных аттестуемых, а не на категорию. Так моя, самая начальная ступенька в квалификации
врача скорой помощи не прошла, потому что я не нравился Баю, потому что специальностей имел только три, а усовершенствований четыре и стаж работы всего то пятнадцать лет… Через год, уже при Фросе ,осенью, я попытался с «категорией» сунуться снова. Бай уже сидел в Облздраве, его место занял Тишинин. С обновленными документами и ещё с одним врачом поехали на тишининской «Волге» в город, на комиссию. Там , в вестибюле управления, находилось и дрожало уже с десяток врачей ,-
будто перед важным экзаменом, а за дверьми раздавался скрипучий голос Бая. Бумаги наши взяли , но не впустили и через несколько минут объявили, что « в следующий раз», а спустя примерно неделю я получаю резолюцию в конверте о том,что моя аттестация
откладывается и с заключением главного хирурга (!) области, что , мол, «нет анализа…
знаний по сердечной недостаточности…» Если бы тот хирург знал, сколько раз я эту самую недостаточность восстанавливал! Так закончилась моя вторая попытка на аттестацию. И вторично я проиграл битву. Первой была битва за квартиру. Третье моё сражение было впереди и закончилось оно вничью, - но мне думалось и казалось, что я одержал победу , -во всяком случае ,- моральную. Следующим летом, пред большими событиями в стране , пришлось мне позаведовать, - Фрося и Аля был в отпуске, Колбасьев надолго ушел на больничный, сломал руку. Время стояло весёлое – кругом в печати, по радио и ТВ - разоблачения , ниспровержения, обвалы привычных догм , устоев. И я , притершись к редакции районной газетки, взял да написал о мытарствах с машинами «скорой», которые не могли стронуться с места из-за посаженных аккумуляторов. Обращался к Гусенковой, ругался с начальником гаража – всё без толку. Хотя машины , возившие руководство, были в исправности. Шофера мне советуют- обратись в ГАИ, там проверят, что спецтранспорт не соответствует стандартом, накажут , кого надо. Но я , осознавая себя ответственным, громыхнул статью в газету. Марина, моя хорошая знакомая, там работала и тогда замещала редактора, - не побоялась. Мирнев вскипел, создал комиссию, в которую входил тот, кого я критиковал, - начальник гаража. Логика Мирнева потрясла. Выговора на сей раз мне дать не сумели –факты были правильные, налицо,- поставили , однако, на вид, - «не высовывайся». А через неделю после комиссии - опровержение в газете, но и там Марина сумела меня от редакции поддержать, - нет, мол, оснований не верить давнему автору. И тут грянул Август. В те два начальных дня путча
помню ужасное состояние неизвестности, отчаяния, тревоги. Под события и погода ухудшилась – лил дождь, дул ветер. Меня пронизывал страх, потому что , вполне вероятно , могли снять с работы или даже посадить. Баевское пророчество о «тридцать седьмом годе» сбывалось. И тут же, во время этих дней случай, о котором предсказывал!
На полустанке женщине платформой поезда оторвало руку, - я выехал на машине, но она
на обратный путь не заводилась! Внутри салона полутруп, я его «откачиваю», колю в сердце длинной иглой, муж пострадавшей давит на газ, шофер крутит ручку, фельдшерица толкает сзади. Вот тут то я и поминал Мирнева недобрым словом. Повезло,
что стояли на пригорке, машина покатилась, чихнула, заурчала, завелась. Женщину я довезти успел и после смены, вконец измученный, морально и физически, узнал по всем каналам радио и ТВ, что «наши» победили, и что не будет больше мракобесия коммунизма…
В следующем , «шоковом» году уволился Ромаев. Последняя его смена выдалась со мной. Ночь была трудная, мы отвезли три инфаркта, - дежурил я один, как нарочно, - а под утро поступило еще одно «сердце»,в домик на окраине, старой постройки , двухэтажный, деревянный, с высокой длинной лестницей внутри и с ней сбежал подросток и плача, умолял меня идти быстрее и чуть ли не толкал. Но это на меня уже не действовало, я лишь прикидывал про себя, - « если четвертый, то осложненный или нет, и просторен ли будет коридор для носилок, и ведь кончились наркотики…» Но всё же это оказался не инфаркт, хотя и сделал я весь комплекс инъекций , только без наркоты и оставил больного , но решил к нему повторно заехать, перед сдачей сменой ,за час, чтобы успеть, при необходимости, отвезти самому, никому не доверяясь. Солнце уже поднялось, когда мы возвращались назад, мимо заброшенных строений – надолбов фундамента, - «сталактитов» Бая. Здесь он собирался строить какой – то медцентр , с бассейном , сауной, солярием, массажем, для работников отрасли, да так и не достроил – не хватило средств. Я ехал с Ромаевым и жалел ,что он уходит, что не будет больше бдений за шашками, знакомств с молодухами, веселья и радости от общения.
Мне тоже надо было смотреть на сторону. Людей я уже мерил только на вес, тяжёло или нет будет на носилках ; от телефонных звонков вздрагивал как ужаленный ; внутри себя ничего сострадающего и милосердного не находил. Всё было выжжено – гулко и пусто на душе. Очень редко ,но и впрямь рвал на себе волосы, - от отчаяния, бессилия , злобы, - за безысходность болезней, за то, что невозможно по-настоящему помочь, с тревогой за себя. Так было с двойным вызовом, в то же летнее время, когда я снова дежурил один, и ездил к девочке семнадцати лет, с врожденным пороком сердца, когда я в первый раз сделал не тот укол, боясь осложнений от другого, и вот вновь катил туда снова и мучался, переживал, боялся застать её не живой и думал, что «другое» лекарство нужно было вводить сразу, может , и не катался бы повторно и что всё равно , она обречена и что теперь, если не умерла, нужно будет ехать с ней в Областную, в кардиохирургию, там она уже лежала…Так же я примерно страдал, когда приехал в квартиру, где мужчина лежал на полу, порубленный топором, - по шее и груди. Кровь лилась непрерывно ,из многочисленных ран, я потратил все бинты, а мужчина уже хрипел предсмертно, -слишком знакомый , леденящий душу , рык! - а я , запачканный с головы до ног, ещё должен его как то отвозить, класть на носилки, но и так видно ,что кончается, не довезу. И снова пятнадцать минут до приёмного, по рации прошу туда реаниматолога, и наедине с умирающим, и опять больница, где опять никто не помогает , не бежит навстречу… Удивительно , но порубленный выжил. Он был из бывших зэков, выносливый. А «приласкала» его сожительница, приревновала ; меня потом таскали, как свидетеля.
Новые времена – новые задачи. Стало туго жить и сильно раздражало слово «спасибо».
Я стал думать ,как выкручиваться. Пусть за внезапные заболевания обслуживание будет бесплатно, а вот за удовольствия надо платить. Поэтому первые деньги я стал брать с «аликов». Некоторые предлагали сами, - тут и карты в руки. А Кольбасьев как то взял у старушки, так та обзвонила всех начальников и спрашивала, действительно ли «скорая» помощь стала платной? Нужно угадать. Моя « метода» заключалась в том, что деньги , как правило, я брал исключительно с пьяных, - от этого ,можно было, если что , -откреститься.
Важная деталь, чтобы в квартире не было телефона и ещё , - чтобы без свидетелей, всегда один на один. Это из рекомендаций Антипова. Тот алкашей не любит –когда о них говорит, делает презрительную гримасу и очень сильно возмущается, расширив при этом глаза. Так , на подачках, я просуществовал первое , самое трудное время реформ. Но прошел и тот год, и не знали, что дальше и впереди ещё не менее тяжелые времена…
Всё таки Марина поступила мудро. И очень кстати. Как долго я ждал этой публикации, мучался, переживал, - но она появилась именно в тот момент, когда и нужно – перед моим уходом. Увольнение в связи в с вызовом в городскую организацию было для меня каким то чудом, ниспосланном свыше. Отрывки из повести напечатали 17 февраля, и в тот же день мне была послана бумага из города, 18–го я её получил. А моё имя уже склоняли в обеих «скорых» и на всех уровнях по начальству. Газета лежала на столах Мирнева и Гусенковой, строились планы мщения, моего ниспровержения. Слишком явно все себя узнали, и потому возмущались , негодовали. О моей неожиданной «славе» поведала первой мне Фрося, потому что районной газеты я не выписывал и не покупал, да и Марина мне ничего не сообщала. В то утро Фроси долго не было видно. Она приходила к восьми, затем надолго исчезала в стационаре и в тот день про нее я совсем забыл , прихода не заметил, уже выехал на первый вызов, и вот заведующая вдруг вплывает в одиннадцатом часу и как то сразу странно на меня смотрит, садится в задумчивости на диван, в привычное место, в уголку, говорит , немного помолчав : «Гусенкова уже прочитала, сейчас ещё Куканов, потом Трещева…» - называла она врачей стационара и тут я понял, скорее догадался, что это о моей публикации. Повесть задумывалась как художественная, там был выстроен какой то сюжет, но вот оказалось, что это не более как статья, или памфлет ,или даже фельетон. Посоветовавшись с женой и уже имея вызов-приглашение на руках, я решил готовиться к увольнению . Съездил в город, на место, договорился о сроках, о непрерывности стажа, о «секретности», прошёл комиссию, оформил санитарную книжку.
Наметил для себя еще несколько мест, куда можно бы было устроиться, - для гарантии.
Ведь Мирнев мог позвонить куда угодно и меня бы не взяли, могло бы застопориться увольнение; ещё козни могли устроить какие то, уж с помощью Бая , - это точно. На руках у меня появились красные пятна, стали шелушиться - признак нервности и беспокойства. В последнюю ночь мою на «скорой» разыгрался шторм, какого в поселке ещё не было. Посрывало крыши с домов, ветки с деревьев, на аэродроме повредился самолет, а на «скорой» слетела с петель входная дверь. Фрося заявила, чтобы я её ремонтировал за свой счет, потому как стихия разыгралась на моей смене. И тут я действительно решил и почувствовал , что более не останусь ни одного дня на этой растреклятой работе. «Шорох»,произведенный публикацией, для администрации был пострашнее шторма и мне будет всё равно нелегко – будут прижимать и этот ремонт за «свой счет», - первая ласточка. Гусенкова, когда я пришел к ней с заявлением, сначала не могла сразу сообразить, чего я хочу, но я намекнул на газетные и другие обстоятельства, стал вежлив и просителен, что она только полюбопытствовала «куда?», - я отшутился, мол, не денусь, всё равно узнаете… Фрося внешне восприняла мой уход как должное, но чувствовалось, что это для нее сюрприз и внутренне она удивлена, а вот кадровичка поразилась как током и не сразу поняла, о чем я прошу и лишь спустя минуту отзывалась, будто эхом : «да, да, обходной… да, да, - трудовая…» Марина же, сделав почти невозможное, -мою публикацию, - вскоре развелась с мужем и уехала насовсем, далеко, в Ростов. Таким образом, протекцию в редакции я потерял.

* * *
Через полтора года я снова появился здесь, на своей разнесчастной «скорой», как Наполеон , на сто дней. Но вышло только два месяца, больше не дали. Фрося перед отъездом в отпуск попросила меня позамещать, пока я находился в отгулах после долгих странствий. Она перед тем уволила Колбасьева, и , оказалось, что нечем заполнить брешь и что нужен «врачебный контроль». Меня приняли как родного , своего. Бодрова целовалась и жалела, что некому теперь заваривать вкусный чай ; Антипов по – прежнему был весел и звал на попойки; Подоляк являла собою холодность и официоз. Собирался я поработать и третий месяц, правда мне нужно было уже появляться и на своей основной службе, и неизвестно как бы я справлялся « на два фронта», но случай изменил мои планы. Скончался шофер с нашей «скорой», которого мы отвозили с Бодровой. И хоть наши действия были правильными и тот шофёр уже лежал в реанимации не раз, Мирнев , узнав, что я работаю, потребовал немедленно меня убрать. И когда спрашивал я у Гусенковой, отчего мне нельзя еще месяц потрудиться, она делала твердокаменное лицо и твердила как попугай : « не сработаемся! не сработаемся!» Отрабатывала полученное сверху задание. Фрося по приезде, увидев меня на улице, жалела, что я поторопился и говорила ,что на сумела бы убедить « Гусыню» меня оставить еще и стреляла по мне плотоядными глазами. Она в очередной раз была незамужем…
Был ли я счастлив на « скорой»? Какой то писатель сказал, что величина счастья определяется выпавшим на твою долю таким же количеством несчастья. Если так, то мне
интересно было вытаскивать ребенка из чрева прямо в салоне легковушки, вправлять вывихнутые челюсти и вывернутые плечи, зажимать простреленные раны, вытаскивать из петель хрипящих, скручивать руки буйным… Сколько же я просуществовал вот так? Если
считать от районной, где я был три года и четыре месяца и тут, в поселке, семь лет и два месяца, то получается десять с половиной лет. Но это был ещё не конец.

* * *

Через пару месяцев после моего «наполеоновского» пришествия я очутился в Санкт-Петербурге, на специализации, и на три месяца устроился в « неотложку». Работа там для меня была сплошной праздник, потому что это была квартирная «скорая помощь». На « сердце» меня не посылали, на то были интенсивные бригады, и я катался только на «животы» и «температуры» И ещё не было детей - ими занималась специальная служба. Район обслуживания был интересный – Фонтанка, Обводный, - дома Достоевского, Гоголя, - длинные коридоры, высокие потолки, интересные люди. На плитах перед входом видишь выложенное: «1903»и трепещешь, думая, что вполне здесь могла ступать нога Блока, или Чехова, Куприна или Бунина. Ко мне быстро привыкли стали доверять, посылать на сердечников; расписали мне график и на четвертый месяц. Но учёба моя закончилась ,и я не без сожаления расстался с мрачным домом доходного вида , у Балтийского вокзала, где располагалась « неотложка» и высчитал снова свой срок – получилось десять лет и девять месяцев – значит одиннадцать лет , с отпуском, - врачом скорой и неотложной помощи и более я не собирался так трудиться ни одного дня, чтоб не знать ни Мирнева, ни про Бая; не бояться за своё место и чтоб не снились по ночам кровь рекой и гной фонтанами, не слышались стоны и крики, не мерещились шины на половину тела и промокшие повязки, капельницы в поднятых руках и трупы под колесами…Они , эти сны и видения скоро перестанут меня мучить, преследовать и забудутся совсем. Узнал только вот недавно, что Бай получил звание заслуженного врача России , стал кандидатом наук. Звания он любил присваивать не только себе – жене Денисова организовал быстро, без всяких формальностей. Интересно, по какой такой специальности он получил кандидатство - неврологии, сексологии, или организации здравоохранения? Ведь по всем трём он имел усовершенствования. А может , - по иглотерапии?

ДОПОЛНЕНИЕ К ПОСЛЕДНЕЙ ГЛАВЕ.

Бая выгнали из управления здравохранением области; он исчез в мгновение ока, оказавшись впутанным в финансовые махинации. Бодрова устроила праздник на «скорой» -свой юбилей, - через три года после моего ухода, пригласила меня. Я с трудом узнавал перекрашенную Леру, подивился неувядающей Але. Фрося имела негласное «партийное» задание меня напоить и , кажется ,с задачей справилась, но всё же домой я добрался на «своих двоих» и почти вовремя…

ЕЩЕ ДОПОЛНЕНИЕ.

Бай преподает врачам в Питере – по какой теме? Антипова Фрося уволила, тот спился окончательно. «Скорая» перешла в новое здание поликлиники – очень просторно, много комнат, кабинет заведующей. Работают теперь диспетчера, светятся мониторы от спонсоров… Старая история «скорой» закончилась.

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ