Автор: Сэр Генри Лайон Олди ©
«Змея в конце концов заглатывает собственный хвост».
... Темная, неукротимая и сладостная в своей первобытной мощи волна подкатывала изнутри — и он знал, что это за волна. Пора. Опять настало время — и распрямятся плечи, молодым блеском полыхнут глаза, разгладятся залежи морщин и время покорным щенком приползет лизать его ноги. Пора. И пусть корчится жертва, превращаясь в неумолимых тисках ужаса в ненужный сброшенный кокон; пусть — отдавая ему свою душу, свою силу, свою жизнь, все, что выпустит на свободу сегодняшний страх...
Пора. Он ощутил присутствие жертвы — двоих! — и устремился вперед, напрягая непослушные ноги, преодолевая боль в суставах... скорее! Скорее!.. Иначе будет поздно... иначе... Он сделал слишком большую паузу, время торопило его, но ничего — впредь он будет умнее! Нельзя тянуть до последнего... Шаги. Все ближе, все слышнее...
— Ну где же ты? — покажись! — и я...
Остановились. Остановились шаги.
Он крался почти бесшумно вослед мягкому шороху вновь зазвучавших шагов. Уходит. Жертва уходит! Стой, вернись!.. Скрип закрывшейся двери. Не успел. Ушел. Один ушел. Совсем. Мысли пульсировали, бились гулкими толчками, как кровь в воспалившейся ране — странные, голодные, нечеловеческие мысли... Ушел. Совсем. Ушел. Второй — остался. Я иду. Я уже близко... Ну вот... Второй был маленький розовый комочек теплой плоти. Ничего. Его вполне хватит. И для начала — пусть откроет глаза! Увиденное во сне — всего лишь кошмар, пусть даже обжигающе-дикий — нет, он должен видеть, чувствовать, ощущать...
— Открой глаза! Почему ты спишь, бессмысленное существо? Почему? Открой глаза!
Его силы были уже на исходе, озноб вцепился ледяными пальцами в трясущееся тело, когда крохотное существо на столе наконец открыло глаза. Обиженное жалобное хныканье нелепо прозвучало в тишине молчащего дома.
— Вот оно! Смотри, малыш,— это последнее, что ты увидишь!.. Странно. Очень странно. Что же ты хнычешь и потягиваешься, сын человеческий?!
На лбу фра Лоренцо выступил холодный пот. Писк ребенка из жалобного превратился в удивленно-растерянный, и вскоре смолк вовсе. К лежащему на столе созданию тянулись костлявые руки полуразложившихся мертвецов, демоны ада волокли его в пекло, нетопыри с кошачьим оскалом задевали его кожей распахнутых крыльев — маленькое существо глядело в лицо химерам с удивлением и непониманием. Оно просто не знало, что всего этого следует бояться! Оно вообще еще ничего не знало...
Ребенок пискнул. Ему было холодно, он хотел тепла, он требовал, чтобы за ним пришли и согрели. В конце концов, рано или поздно за ним придут...
Фра Лоренцо упал на колени. Ноги отказались держать изношенное тело. Этого не может быть — самые храбрые мужи, не раз встречавшиеся со смертью, не могли противиться призракам его взгляда, все они чего-нибудь боялись!
— Смотри, малыш, смотри еще!..
Ребенок сунул в рот сжатый кулак, поперхнулся и закашлялся. Потом полежал и сунул кулак снова. Фра Лоренцо силился приподняться. Он ничего не мог поделать с маленьким, беспомощным и бесстрашным комком, не умеющим бояться, — и липкий страх объял питающегося страхом!.. Когда он понял это — руки его еще несколько раз дернулись и остановились. В широко раскрытых глазах монаха застыл ужас — теперь вечный.
Ребенок согрелся. Он молчал. Молчал и улыбался. Ему было хорошо.
«Змея в конце концов заглатывает собственный хвост».
... Темная, неукротимая и сладостная в своей первобытной мощи волна подкатывала изнутри — и он знал, что это за волна. Пора. Опять настало время — и распрямятся плечи, молодым блеском полыхнут глаза, разгладятся залежи морщин и время покорным щенком приползет лизать его ноги. Пора. И пусть корчится жертва, превращаясь в неумолимых тисках ужаса в ненужный сброшенный кокон; пусть — отдавая ему свою душу, свою силу, свою жизнь, все, что выпустит на свободу сегодняшний страх...
Пора. Он ощутил присутствие жертвы — двоих! — и устремился вперед, напрягая непослушные ноги, преодолевая боль в суставах... скорее! Скорее!.. Иначе будет поздно... иначе... Он сделал слишком большую паузу, время торопило его, но ничего — впредь он будет умнее! Нельзя тянуть до последнего... Шаги. Все ближе, все слышнее...
— Ну где же ты? — покажись! — и я...
Остановились. Остановились шаги.
Он крался почти бесшумно вослед мягкому шороху вновь зазвучавших шагов. Уходит. Жертва уходит! Стой, вернись!.. Скрип закрывшейся двери. Не успел. Ушел. Один ушел. Совсем. Мысли пульсировали, бились гулкими толчками, как кровь в воспалившейся ране — странные, голодные, нечеловеческие мысли... Ушел. Совсем. Ушел. Второй — остался. Я иду. Я уже близко... Ну вот... Второй был маленький розовый комочек теплой плоти. Ничего. Его вполне хватит. И для начала — пусть откроет глаза! Увиденное во сне — всего лишь кошмар, пусть даже обжигающе-дикий — нет, он должен видеть, чувствовать, ощущать...
— Открой глаза! Почему ты спишь, бессмысленное существо? Почему? Открой глаза!
Его силы были уже на исходе, озноб вцепился ледяными пальцами в трясущееся тело, когда крохотное существо на столе наконец открыло глаза. Обиженное жалобное хныканье нелепо прозвучало в тишине молчащего дома.
— Вот оно! Смотри, малыш,— это последнее, что ты увидишь!.. Странно. Очень странно. Что же ты хнычешь и потягиваешься, сын человеческий?!
На лбу фра Лоренцо выступил холодный пот. Писк ребенка из жалобного превратился в удивленно-растерянный, и вскоре смолк вовсе. К лежащему на столе созданию тянулись костлявые руки полуразложившихся мертвецов, демоны ада волокли его в пекло, нетопыри с кошачьим оскалом задевали его кожей распахнутых крыльев — маленькое существо глядело в лицо химерам с удивлением и непониманием. Оно просто не знало, что всего этого следует бояться! Оно вообще еще ничего не знало...
Ребенок пискнул. Ему было холодно, он хотел тепла, он требовал, чтобы за ним пришли и согрели. В конце концов, рано или поздно за ним придут...
Фра Лоренцо упал на колени. Ноги отказались держать изношенное тело. Этого не может быть — самые храбрые мужи, не раз встречавшиеся со смертью, не могли противиться призракам его взгляда, все они чего-нибудь боялись!
— Смотри, малыш, смотри еще!..
Ребенок сунул в рот сжатый кулак, поперхнулся и закашлялся. Потом полежал и сунул кулак снова. Фра Лоренцо силился приподняться. Он ничего не мог поделать с маленьким, беспомощным и бесстрашным комком, не умеющим бояться, — и липкий страх объял питающегося страхом!.. Когда он понял это — руки его еще несколько раз дернулись и остановились. В широко раскрытых глазах монаха застыл ужас — теперь вечный.
Ребенок согрелся. Он молчал. Молчал и улыбался. Ему было хорошо.
Свежие комментарии