К бабушке и дедушке меня мамаша привезла когда мне было уже 10 месяцев. Сначала она оставила меня в роддоме, где-то шлялась месяцев шесть, но потом забрала, привезла к своим родителям, и свалила в неизвестном направлении. Истощение было такой степени, что развернув меня бабушка заплакала, но оптимистка по натуре, она не стала стенать и кидаться на стены, а просто пошла и купила козу. К трем годам я была такая толстая, что падала запинаясь нога за ногу.
Самым любимым моим развлечением было гулять по лесу и около реки, а также разговаривать с портретами, висевшими на стене: это был отец моей бабушки, умерший еще в Сибири, во время их переселения из-за раскулачивания, и ее брат Саша, погибший при восстановлении пролета моста через нашу реку, разгромленного японцами. А так же какой-то мальчик с чудесными кудряшками, о котором все молчали, звали его Дима.
Чаще всего я разговаривала с Сашей, он был очень веселый, и я ему рассказывала как прошел день, как у меня дела. Кроме него об этом меня никто не спрашивал. Я скучала по нему, когда жила в детском саду, как тогда говорили, на «круглых сутках», т. е. домой меня забирали раз в месяц. Остальных детей забирали каждую неделю на выходных, а я часто оставалась из детей совсем одна во всем детском саду… я, нянька и сторож.
Нянечкой работала соседка моей бабушки, она жила через дом от нас, поэтому она разрешала мне ходить где вздумается и даже заходить на кухню. Она пекла пироги для детей, а я воровала у нее куски теста, они мне казались более вкусными, чем пироги.
Еще я постоянно болела, то воспалением легких, то свинкой, то еще чем-нибудь, и каждый раз я попадала в палату интенсивной терапии. Врачи смотрели на меня с сожалением, и в разговорах с бабушкой все время качали головами.. мол нежизнеспособная.
Так я дожила до того времени, когда нужно было идти в школу. Меня забрали из садика, теперь я могла жить дома, бабушка ушла с работы.
В это время я особенно тяжело заболела, лежала в больнице почти три месяца. Когда меня выписали, бабушка сказала, что больше это не может так продолжаться, что так я когда-нибудь совсем сдохну. И не для того меня растили и кормили.
Она повезла меня в какую-то деревню в Приморье, к ведьме. Сказала, что она наложит заговор и я перестану болеть.
В доме ведьмы пахло сыростью, посреди комнаты стояла огромная печка. Меня поставили на колени перед печью и стали возить мордой по ее краю, посыпая пеплом волосы и что-то приговаривая. Возникло ощущение, что эта тетка надела на голову раскаленные обручи и стягивала их на затылке щипцами. Эти невидимые обручи вонзались в мой череп, и даже казалось, что по лицу течет кровь.
Я дергалась, пытаясь вырваться, но тетка крепко держала меня за волосы, да так, что не было никакой возможности даже повернуть головой. Внутри живота все переворачивалось и хотелось блевать.
Потом она затащила меня в темную комнату, поставила лицом в угол и сказала молчать. Голова болела, позвоночник пронизывала острая боль, тошнило. Я не знала, стоит она сзади или нет, не было ни единого шороха, даже не ощущалось ее присутствие. Так я простояла целую вечность, и тут на удивление ласковый голос произнес:
-Иди к бабушке.
- Больше болеть не будет, - сказала она бабушке.
После того как я вернулась, Саша разговаривать со мной перестал. Я видела, как он смотрит на меня со своего портрета, но больше я его не слышала. Казалось, что дед и вовсе от меня отворачивается. Портрет же Димы стал плоским и безжизненным.
В то лето самым любимым моим занятием стало жечь гусениц – укропниц. Я покупала коробок спичек, или воровала, если не продавали. В укропе я выбирала самых жирных гусениц, утаскивала их под вишню и прижигала спичками, пока они не сдыхали. На одну толстую гусеницу как раз уходила коробка спичек, остатки гусеницы я складывала в опустевшую коробку и аккуратно закапывала под вишней. А из двух, предварительно оставленных, спичек я делала крестик и втыкала его над могилкой.
Как-то бабушка завела котенка. Он был очень милый. Я его одела в свои старые вещи и стала его баюкать. Он хотел вырваться и покарябал меня. Я взяла тогда свое детское одеяло, чтобы крепче его завернуть. Он стал орать, как резанный. Мне надоело, что он такой непослушный, и я заткнула его в шкаф. Наверное, он там сдох от жары.
Бабушка сокрушалась, но предложила его похоронить. Я сразу предложила закопать его под вишнями. Бабушке эта идея понравилась. Я вырыла ямку, в стороне от гусениц, а бабушка положила в нее котенка. Она стала читать над ним молитву. И меня заставила.
После котенка я убила только двух канареек, мне их дядя подарил. Мы тоже их похоронили с бабушкой, она сильно расстроилась, что они сдохли. Но меня больше расстраивало, что они просыпаются в пять утра и начинают орать. Тогда я и кинула на них соседскую кошку. Кошка ничего им не сделала, только рвала своими когтями клетку, пытаясь их достать, а они порхали по клетке, видимо думали как-то спрятаться.
Глупые твари! Разве можно спрятаться от того, кто захотел тебя убить?
По выходным бабушка стала таскать меня в церковь. Сначала мне нравилось разглядывать картинки на стенах, но это быстро надоело. В церкви всегда было душно и стоял рвотный сладковатый запах. Но мне приходилось терпеть, так как тогда меня отпускали гулять в воскресенье до самого вечера, а если упиралась, то гулять запрещали.
Иногда в церкви отпевали бабушкиных знакомых, они все были старые и стали умирать друг за другом. Лежали желтые и неподвижные. Умер мой дед. После его смерти к нам каждый день стал приходить его друг.
Приходил каждое утро и спрашивал:
- А где Вова?
- Умер, - отвечала бабушка
Тогда дед Яша начинал плакать, сидит два часа на стуле, на дедовом месте и сопли размазывает по своим морщинистым щекам. Он вспоминал, как они с моим дедом вместе воевали (видимо из всей жизни он только это и запомнил), и уходил, настрадавшись.
Так он ходил больше двух месяцев, потом и сам умер.
Я заканчивала восьмой класс, когда умерла и бабушка. 27 июля. Она лежала в гробу посередине нашего большого двора и над ней кружились огромные зеленые мухи, они садились на нее и улетали.
Подошла тетка, жена бабушкиного сына, и сказала задушевным тоном:
- Поцелуй ее, она же тебя воспитала! Она тебя любила!
- Я не буду ее целовать, - заорала я, и ушла на реку. Хоронить не поехала. Я ни разу не была на ее могиле, даже не знаю, где она похоронена.
На похороны приехала, кто бы мог подумать, моя мать! Она, видите ли решила, что теперь я буду жить у нее. У меня был шок, я вспомнила, что она уже как-то приезжала, когда мне было шесть лет. По всему дому сразу раскидала свои вещи, подралась потом с бабушкой и дедом и уехала.
И вот теперь нарисовалась, не сотрешь!!!
Нужно сказать, что мамаша не кинулась мне на шею, и даже не пыталась меня обнять или разговаривать со мной. Она не плакала, а просто стояла и ждала когда все закончиться.
Мы приехали к ней в общагу, а на следующий день она умотала в командировку, поручив своей соседке по боксу присматривать за мной.
Я и раньше ненавидела людей, но теперь моя ненависть стала более вязкой. Как черная густая смола обтекала она меня невидимым саваном.
В первый раз тварь вылезла из меня, когда я встретилась на своем этаже с какими-то придурками, видимо из нашей же общаги. Они сидели в холе и намеренно ждали меня. Один стал хватать меня за рукава куртки.
И вот тогда, впервые, мои глаза из синих превратились в свинцовые, в животе возникло то самое чувство, которое я испытала, когда стояла на коленях у печки ведьмы. Голову сжали горячие обручи, и вся моя жгучая злоба вылилась всего в одно слово:
- Сдохни.
Морда его стала красной, и он стал кашлять так, словно ему перекрыли кислород. Упал на колени и стал стучать рукой по полу. Я повернулась и ушла к себе, не дожидаясь окончания этого цирка.
Материна соседка, Надька, спросила у меня, не знала ли я мальчика с шестого этажа, он подавился монеткой, а скорая не успела приехать. Я сказала, что ни с кем не дружу.
Наше совместное проживание было постоянным столкновением интересов. Меня спасало то, что мамаша постоянно ездила в командировки, когда же мы сталкивались в этой 18-ти метровой комнате, начиналось:
- Стоишь как шлюха… жрешь как шлюха… смотришь в зеркало как шлюха… Почему я тебя не оставила в роддоме, почему я не задушила тебя маленькой, ну и конечно же: на хера я тебя родила! Дальше следовало: где твой козел – отец, убирайся к нему…
И все это потому, что я вся в этого отца – козла?
- Я на свет не просилась, отвали дура, отвечала я обычно, покажи мне моего отца я уйду к нему.
Отца я вообще никогда не видела, да и фамилию и отчество мне дал дед.
Как же она меня бесила. Каждую ночь я представляла, как становлюсь достаточно сильной, чтобы ее убить. Я представляла как душу ее, и по ее лицу текут слезы, или как разбиваю ее пустой череп.
Эта сука меня еще и боялась. Она, видите ли, считала, что я ее сглаживаю, что у нее из-за меня проблемы на работе, и что из-за меня ее бросил этот мужик, который пока меня не было, предлагал ей замуж. Орала как резанная, что если я что-то говорю ей плохое, то оно тут же происходит, и что скоро и с ней никто не станет дружить.
На этой идиотке мои несчастья не заканчивались. Дело в том, что меня преследовала еще и бесконечная невезуха. Все, что я любила, умирало, или оказывалось непригодным для жизни. Если я заводила животное, оно тут же подыхало. Если кто-то вдруг решался со мной дружить, то на него обрушивался шквал неприятностей и человек начинал это связывать со мной.
Вокруг меня был бесконечный вакуум одиночества.
Вчера я купила кексик с изюмом, я их очень люблю… Я так хотела его съесть, разрезала его на две части, но вместо изюма оказалась запеченной зеленая муха. Почти как в моем торте, на восемнадцатилетие, там оказался клок волос…
Это просто больше не могло продолжаться!
Сейчас я поднимаюсь на крышу этой 14-ти этажки, вспоминая свою жизнь, и то, как вчера позвонила своей мамаше, поздравить ее с Рождеством.
Она звонила шестого января, и спрашивала: «буду ли я покупать у нее свинину?»
-Нет, мне не нужно мясо, но я поздравляю тебя с наступающим…
- Ясно, ответила она, и тебя тоже!
И тут вдруг я решила поздравить ее и седьмого.
Взяла и позвонила:
- Мама, я поздравляю…
-Ты же вчера звонила, уже поздравила, и отключила телефон..
Ветер на крыше развевает мои красивые белокурые волосы. Мои синие глаза смотрят в такое же синее небо! Я сегодня абсолютно спокойна и счастлива. Я тоже имею право на счастье! Пусть оно и продлиться всего несколько секунд, пока я буду лететь как птица. Но больше никто не посмотрит на меня как на прокаженную!
Свежие комментарии