I
Старый деревянный стол даже по деревенским стандартам был долгожителем. Доски от сырости и морозов вздулись и почти насквозь прогнили, пара ножек бесследно исчезла, отчего опорой ему который год служили положенные друг на друга темные от старости ящики. Такие же разваливающиеся и хилые. Кривой калека на гнилых костылях. Углы давно были чем-то сбиты, щербаты, а трещинам вовсе не было счету. В щели между рассохшимися досками то и дело проваливались вилки-ложки, а иногда и бесценные папиросы. Стол укоренился в тени садовых деревьев, рядом с виноградником, расположенным между бахчой и малиной, и заваливаться совсем не собирался. Несмотря на преклонный возраст и непрезентабельный вид, он по-прежнему исправно выполнял все возложенные на него функции: тут тебе и личный кабинет, и мастерская со столярной, и обеденный стол вкупе с «потрошильным», – бабы на нем не одну пернатую душу на тот свет определили. Да и домино с соседями – вещь нужная, а стол для этого – первое дело.
II
Опираясь на раскидистую вишню, в густой листве которой висели шесть блестящих маленьких подков, стол уверенно держал на своей спине бутыль с мутной самогонкой, пару граненых стаканов, тарелку с рубленым мыльным салом и несколько луковиц, при этом объединяя и одновременно разделяя двух собеседников, сидевших друг напротив друга.
– Что-то боязно мне, дед!
– Пей, не боись! Я ж не староста, чтоб меня бояться! Не проглочу, не облапошу, как он!
Дед сплюнул в пыль.
– Невмоготу уже от его поборов! Задрал, скотина, жизни не дает!
– Тебя послушаешь, так староста – нелюдь, – гость никак не мог решиться сделать первый глоток.
– Он самый. – Старик задумался. – Такие гнидой болотной зовутся. Этакая маленькая грызливая вша. Присосался и жрет, жрет, жрет! Корову отобрали, кабанчика увели, хлеб до зернышка вымели, суки красномордые! Скоро и за дынями придут, а там, гляди, и стол мой для общих нужд конфискуют! – дед вздохнул и с досадой хлопнул ладонью по столу.
Напряженную тишину прервали заблеявшие в огороде козы. Старик с выцветшими, но не по годам живыми глазами, облизывая жиденькие серебряные усы, поднес стакан к губам:
– Ай! Хватит об этих гадах трепаться! Чего это я заладил? Раскудахтался, как моя старуха! Пусть им тошно будет! Только настроение себе портим!
– Хватит, – согласился собеседник, отвернув лицо от стакана.
– Эй! Ты чего отворачиваешься? Самогонку не хочешь? Боязно? Пей, пока есть! Если смотреть будешь, она-то сама в рот не запрыгнет.
– Скажу, запрыгнет! – тот все никак не мог решиться, вращая наполненный до краев стакан перед глазами. – На чем ты, говоришь, гнал?
– Да как всегда! – дед улыбнулся, приготовившись присесть слушателю на уши. Любимая тема же! И так мало тех, кто интересуется этим настоящим искусством. Бабка вон, чуть что, грозится змеевик во втормет сдать! Но дед не сдается, борется за свои права.
Важно поглаживая усы, старик начал загибать пальцы:
– Варенье вишневое, скисшее, отруби, закваски малость – для браги. Ну, и мука. Пару жменей, – все, что осталось. Да свеклы для сахару. Натуральный продукт получается!
– Почти не пахнет, – резюмировал приятель. – Хлебной корочкой немного тянет, если сильно принюхаться.
– Так ты и не нюхай! – расхохотался дед, – ты пей! Залпом давай, оно мягко пойдет. И не смотри, что она мутная такая. Мутная – самая полезная! Это я тебе как специалист говорю!
– Твоими бы устами, дед. Твоими бы устами, – слушатель тяжело вздохнул и поднес стакан ко рту.
– Ты пойми, мне таких, как ты, сегодня еще дюжину нужно посетить! Здоровья на вас всех не хватит. Еще и самогонка – на голодный желудок!
– Ну, тогда за здоровье! – хитро сощурился дед.
Опрокинув махом в себя содержимое стакана и сморщившись, старик буркнул что-то нечленораздельное, закашлялся, чихнул, фыркнул. Спустя несколько громких всхлипов, раззявив рот, кинул в рот кусок сала и хрустнул луковицей, аппетитно причмокнув. Сало на солнце успело поплыть и слипнуться, но закусить – святое дело.
Размахивая пустым стаканом, дед продолжил:
– Оно сейчас как, много не выгонишь – силы не те, да и у соседских баб выменять что-то на бутылку не получается, притихли местные торгашки, попрятались по щелям да сеням. Рынок, правда, остался. Да только нечего на том рынке делать. Пусто! Ни каплуна, ни даже захудалой курицы! Только пара буряков да связки чеснока гроздями висят! У народа последнее отобрали, твари! Никак не наедятся, скоты! Хапуги чертовы! Раньше и рыбка была, и самогонка чанами стояла, поросята парные рядами на прилавках лежали! Все разлеталось, покупалось, расхватывалось! А сейчас чего? Пустота.
Он икнул и выдержал паузу.
– А вот пить – всегда пили. И будут! Вон, гляди туды, – он махнул рукой в сторону огорода, где две пятнистые толстобокие козы наглым образом обносили соседские кусты смородины.
Собеседник, что так и не решился залить в себя содержимое стакана, осторожно обернулся. Козы, как по команде, повернули бородатые морды в сторону стола, лениво мекнули и принялись за смородину с новой силой, гремя колокольчиками на ошейниках.
– Прижмет, и на козлином дерьме выгоним! – затряс кулачищами дед, – староста его пока еще не отбирает!
От его заразительного смеха затрясся весь стол. Лихим движением сдвинув кепку куда-то на макушку, он наклонился к собутыльнику.
– Выпьем, облизнемся, протрезвеем и снова выгоним! И не хуже этой будет, дружище! Дед дает гарантию! – он опять засмеялся и откинулся назад. – И ты давай пей, нечего тянуть, понимаешь!
– Даже не сомневаюсь, – собеседник хрюкнул и наконец-то опрокинул в себя содержимое давно не мытого стакана. Проглотил и тут же зажмурился на мгновение, икнул и быстро-быстро, словно земля под ногами раскалилась докрасна, застучал маленькими черными подкованными копытцами о землю, выбивая облачка пыли.
Старик мгновенно поменялся в лице – взгляд в один миг стал серьезный и собранный. Скинул кепку, утер потный лоб, отодвинул тарелки и, перевалившись через стол, попытался заглянуть сидящему напротив прямо в пятак.
– Ну как, чертяка рогатая? Хорош первачок? Дернуло внутри, зачесались потроха, да? Не молчи! Похвали деда! Трудно, что ли?
Дедуля бесцеремонно издевался над страдальцем:
– Ты закусывай, закусывай, а то пять минут и в крыжовник загремишь. По себе знаю. Меня бабка – стерва косоглазая, кстати, она сейчас у старосты в избе на собрании, несколько раз в кустах находила, потом рассказывала, что спал аки младенец в люльке. Так со двора в первый раз гусей покрали. Пять штук. А потом и топор с лопатой утянули. Совет собирали, хаты осматривали, сараи прошерстили – пусто.
Дед загрыз луковицу и продолжил:
– Да они сами и уперли, прихвостни старостины! Сам виноват. Я ж тогда по пьяни орал на всю деревню, что староста мне не указ, совет – не власть, и только церковь – вот мой храм и мой чертог. За что и поплатился. Ироды! До сих пор не нашел! – он грузно уселся на скамью. – Пусть им пусто будет. Три двора и два вора…
Агонию гостя, дед, казалось, не замечал.
Жадно хватанув воздуха, черт, наконец, пропищал:
– Господи, что ты мне налил?
– Господа вспомнил, тварь бесовская! – хохотнул дед, наполняя свой стакан.
Несчастный, утирая ладонями градом катящиеся слезы, вскочил со стула и схватил волосатыми корявыми руками себя за горло. Маленькие черные глаза-пуговки в одночасье стали похожи на два огромных блестящих медяка, черный бархатный пятак раздулся и заблестел, смахивая на спелую фиолетовую сливу. Подковы на копытцах раскалились докрасна.
– Ты чем меня опоил, старый пень?! Отвечай! – голос у лукавого изменился, он захрипел, засвистел, тугой кашель вырвался из его грудной клетки вместе со стонами и мольбой. Хвост с маленькой пушистой кисточкой на конце стрелой взмыл вверх, а рога, прятавшиеся доселе в копне черных кучерявых волос, в одно мгновение выросли и загорелись ярким синим пламенем.
– Воды! Дай же воды! – черт уже истерично верещал, мотыляя головой из стороны в сторону, хлопал козлиными ушами по щекам, будто собираясь силой выбить из себя выпитое.
– Дай воды, проклятый! Помру же сейчас!
– Святой водичкой не желаешь запить?
– Очумел, старый? Я же издохну!
– Издохнешь? Да подыхай, ради Бога, – старик опрокинул в себя еще один стакан и, не закусывая, смачно сплюнул в сторону нечистого, – а я еще поживу, рано ты за мной пришел, бес, рано! Пока старосту не заберете, я вам, чертям хвостатым, не дамся, так и знай! Вы сперва гада этого оприходуйте, тогда и я к вам с распростертыми рвану! Прихвачу, правда, пару бутылок, чтоб первое время не так грустно было.
III
Взметнувшись юлой и блеснув яркой молнией, черт растворился в воздухе, оставив после себя тяжелый сладковатый запах гари и темно-зеленое мутное облако. Дед заглянул под стол и растянулся в довольной улыбке, увидев две блестящие крохотные подковы, испускающие в небо тонкие дымные струйки. Следующий же порыв ветра разнес остатки внеземной сущности по окрестным огородам. Почуяв недобрый дух, козы встрепенулись, огляделись и тихо заблеяли.
– Спасибо отцу Афанасию, что благословил на святой водице изготовить! – старик довольно ухмыльнулся в усы, закупоривая сосуд кукурузным кочаном.
– А самогон действительно получился на славу, всю нечисть изводит!
Кряхтя, наклонился, голыми руками подхватил еще горячие подковки.
– На счастье! Четвертая пара за последние пять лет. Еще дюжину таких, как я, посетить надо было, говоришь? – он словно продолжал незаконченный разговор. – Сначала у меня тут дюжина ваших пар висеть будет. А те, к которым ты уже никогда не попадешь, пусть поживут еще чуток. Не время.
Приладив новые трофеи на сук, сплюнул с досадой.
– И когда же вы поумнеете, черти окаянные!
Отошел от вишни, улыбнулся, довольно разглядывая свою коллекцию:
– На десяток крестов серебра-то уже набралось. Отнесу в приход!
Колокольный звон прилетел с новым порывом ветра.
Дед, стянув с макушки изрядно потрепанную кепку, повернулся в сторону полуразрушенной церквушки с покосившимися крестами и трижды перекрестился.
(с)Валентин ГУСАЧЕНКО
Свежие комментарии